Скучный декабрь

«Налей капелюшечку», — потребовал собеседник, указывая на рюмку, — «Бо от капусты этой изжога и газы. Ее запивать следует, иначе никак».

И, пока музыкант наливал ему, десятник важно уселся на край блюда и сыто вздохнув, предположил:

«Скажу тебе, сам не знаю, что посоветовать. Вот я. Почитай, двадцать лет отслужил, честно-благородно, по порядку все было. Законы бдил, чтобы чего. А ведь стрельнули!» — он прищурил глаз и глянул на пана Штычку, — «Взяли и стрельнули, а за что? Нету ответов. Тут такая непонятность одна. Все всё рвут, бьют, людей мучают. А ведь сами себя и мучают, получается? Кому все надо? Да никому, по большому счету. И ведь никто никого не слышит и понять не желает». — философски закончил собеседник и принялся ковыряться в зубах.

«Мучение, пан Вуху». — согласился Леонард и представил себя в терновом венце, только страдающего не за все народонаселение разом, а за себя индивидуально и за пламенную потаскушку Маньку, которая плакала сейчас навзрыд в задних комнатах, захлебываясь безысходностью и печалью. Липкие палестинские мухи закружились пред ним как самолеты, а невидимое солнце сделалось жарким.

«Ты это, если супницу менять свою будешь, меньше чем на два штофа сверху не соглашайся!» — таинственно изрек десятник, меняя тему, — «Не уступай им и все тут. Это я тебе по-доброму говорю, не то жалеть еще будешь».

«Да, черт с ней с супницей этой», — ответил пан Штычка, — «Нет настроения жить вообще. За ради чего?»

«А мне, откуда знать? Я же неживой». - сообщил собеседник.

«Ежели не живой, так что не на небесах еще?» — поинтересовался Леонард и горестно подпер щеку ладонью. — «Все кружишься, кружишься. А зачем?»

В ответ тот взвился в желтый дымный воздух и залетал под потолком, потому что именно в это мгновение Тимоха закончил речи и потряс задумчивого флейтиста за плечо. Возчику требовалось выпить.

— Такие дела творятся, пан солдат. — объявил косматый собеседник, подытоживая все не услышанное отставным музыкантом, — а правда она одна. Бечь надобно, пока бежится, а ежели ноги отказывают, то ползти треба. И далеко куда-нибудь, чтобы не догнали. Дурное дело на месте оставаться, не то совсем загибнешь. А утечешь, тут тебе и счастье. Покой на душу твою ляжет.

На этом моменте довольный собственной немудреной философией возчик щедро разлил по столу водку.

Праздник, творящийся в заведении пана Кравчука, уже пошел вразнос, хрипло отдаваясь в мехах истошной гармоники. Девица с кошачьим личиком целовалась взасос, ее дебелая товарка, потеряв кавалера мешком, упавшего на пол, растерянно пила. И как ни странно, все они были счастливы в полузабытье этого веселого времени. Вопросы и обиды кружились теперь за теплыми стенами, проносясь мимо окон. Приблудный нищий, заглянувший на огонек в желтое тепло постоялого двора, пил милостыню нетерпеливыми жадными глотками, останавливаясь лишь затем, чтобы объявить себя раненым на прошлой войне. Всякий раз, путаясь при этом в числах и названиях.

— Совершенно пораненный, господа хорошие! — орал хмельной попрошайка, представляя в качестве доказательства громадных размеров натоптыш на правой ноге. Снятая чуня, разверзающая вокруг себя удивительную вонь, валялась под столом.

— Какого полка, герой? — хохотала смазливая потаскушка, отталкивая назойливого усача, лезшего к ней под юбки.

— Седьмого гренадерского, — врал низкорослый и худой собеседник, позабыв про пятнадцатый пехотный, и даже второй лейб-гвардейский, куда легко записывал себя пару минут назад. — Совершенно пораненный, добрые люди! Загляньте! Загляньте на раны солдатские. В атаке раненый. Жуть одна! Судьба-злодейка не щадит никого, господа хорошие. На вдрызг ранит прямо в душу!

Милосердные усачи наливали ему, брезгуя, однако дружескими объятьями, на которые тот вызывал всякого дарителя. Вонь от героя в конце концов вызвала его изгнание за соседний стол к громкогласному гармонисту. В качестве компенсации попрошайка был наделен водкой и миской капусты тетки Сани. Там он затих, выпивая и жуя, что бог послал.

— Что — то ты сегодня какой то смурной, — определил Тимоха после того как их с Леонардом рюмки опустели. — Радость же вокруг? Хочешь водки? Хочешь капусты? Все есть, что душа желает.

— Есть, — подтвердил музыкант и закурил, пуская серые клубы, плотно висящие в теплом воздухе, — Только как-то печально все, пан добродий. Вроде как все хорошо: живой как есть, ноги-руки на месте, а тоска душу щемит. И радости той не надо. Не хочется этой радости совершенно!

— У меня такое с перепою бывает, — сообщил веселый собеседник, — ежели с вечеру перепью, то совсем скучный становлюсь. Може болезнь это какая? Я со всем этим даже к доктору ходил, что на Васильевке жил. К хирургу этому. Так, тот говорит — не по моей- то части. Вот ежели у тебя руку отымут или ногу, тогда ко мне, говорит. Я тебе заместо их деревянную справлю. А с душевными хворями, то не ко мне.

— Что же за хирург, что ноги справляет? — засомневался Леонард.