Скучный декабрь

Большая карета мадам Фроси в ворота не вошла и после недолгих раздумий была брошена на улице. Остальной же обоз, благополучно разместился во дворе трактира, а лошади пристроены в коровник, где, защищенные от злости метели, принялись философски жевать насыпанный в ведра овес.

— Холера ты желтая! — мстительно указал Тимофей напоследок, пнув скотину в бок, на что коник его безучастно фыркнул в ведро. Оставив, последнее слово за собой возчик, придерживая сдуваемую ветром шапку, потопал вдогонку к спешащим в тепло товарищам.

К их возвращению дым в большом зале уже стоял коромыслом. Потаскушки мадам Фраск присоединились к усатой компании, где весело проводили время. Лихорадочное счастье летало в желтом воздухе во взрывах гогота и табачном дыму. Казалось, что вот тут вот что-то случилось, сломалось, лопнуло, наконец, злое время. И сюда робко вернулись старые времена, когда все было понятно, и все счастливы. Или несчастны. Но каждый знал — почему.

Дебелая барышня сидевшая на коленях у солидного усача щелкала того по носу и просила:

— Ну, покажи, Кися, покажи еще!

Ее Кися щерил шахматные зубы и подражал хряку в гон, вызывая смех компании. А миловидная девица с кошачьим личиком лихо выпив стопку, кидалась в того замечательной полупрозрачной квашеной капустой. Между всем этим праздником горошком каталась колченогая тетка Саня, приставая то к одному гостю, то к другому.

— Принесть чего? Може принесть?

От нее отмахивались, занятые своим собственным весельем. Скучный декабрь плыл над ними, оставляя мало времени для радостей и каждый, будь он в здравом уме, спешил, не останавливался на мелочах в стремлении получить как можно больше от этого редкого момента. Урвать малую толику и сохранить ее где то там, внутри себя, откуда ее нельзя было ни украсть, ни реквизировать, ни присвоить просто так — по праву сильного. Потому как не было больше радости, чем от обладания своим, личным и глубоко спрятанным счастьем, особенно если вокруг вьюга и ветер, а дальше — неизвестность и мгла.

Огорченная тетка пристала было к вошедшим, но Тимоха, еще не остывший от ругани с вероломным конем, отмахнулся от нее, а Никодимыч, пребывавший в своем обычном состоянии, так и вовсе не ответил. Лишь Леонард из сострадания потребовал миску капусты и подсел к рыжей Маньке, курившей за пустым столиком около печки. Та, полоснув его карим огнем глаз, вновь вернулась к невеселым размышлениям.

— Позвольте присесть, светлая пани? — галантно поинтересовался флейтист и принялся выковыривать забившийся в рваный рукав шинели снег. Тот таял в тепле и тек по руке.

— Так сидите же уже так, господин хороший? — ответила рыжая. — Скучаете?

— Скажу вам, что скучать солдату зараз не приходится. Войны одни, да и прочие обстоятельства. Одни сражения и дым вокруг, — сказал Леонард, показывая руками сколь героической была его судьба. — Одни сражения, светлая пани, да пепел в душах.

Собеседница помолчала, долго выпуская дым, взлетавший к грязному потолку заведения, где он расплывался серыми клубами. Лицо ее было задумчиво, словно она одна понимала среди царившего вокруг веселья, что это ненадолго и может раствориться в один момент.

— Ну, а воюете то за что, пан солдат? За Веру, Царя и Отечество?

— А может и за это, — подтвердил озадаченный вопросом музыкант, — и по привычке воюем тож. Жесли есть враг, то, как с ним не воевать? Других диспозиций пока не поступало, пшепрашам. Уж если завтра скажут не воевать, так и не будем.

— И людей убивать, так? — ее глаза лихорадочно поблескивали.

— Ну, так то враги, светлая пани. Нешто не поубивать их? Завтра, может, и они нас. То судьба. И не борьба это, может, а поиски. Человек завсегда правды ищет. Опять же герои за этим делом всякие появляются. Вот взять, к примеру «У жабы», что в Ченстохове была на улице просветителя Кирилла, так там всегда герои встречались. Такие дела были, лопни мой глаз! Как заспорили раз про электричество, так лудильщик один все заверял, что страх человеческий и страдания, все ничто перед силой духа. Я, говорит, за ради такого доказательства, непосильные разуму вещи сотворить могу. И представляете, пани, сотворил! Взял, это самое, лампу электрическую, да в рот себе засунул! А вытащить не смог. Так ему потом пенсию дали за это.

— Пенсию, значит, дали. Герой, значит. Ну, а враги?

— А что враги? — пан Штычка посмотрел на нее.

— Кто враги? Убивать-то, кого героям надо? Кого победить надобно?

— Получается, что всем всех победить нужно, — подумав, скорбно ответил тот. — Получается непонятность одна. Не дай бог запутаться в этом вопросе.

— Ну, так, а победить и дальше что?

— А и все, светлая пани! Счастье наступит. Каждому индивидуально. Хочешь просто, счастлив будь, а хочешь — непросто. Ради счастья и воюем, — веско подытожил музыкант. — Вот сами посудите, жесли всех врагов победить…