Скучный декабрь

Оглядев большую комнату, он дружески махнул рукой заседавшей в углу обширной коллекции усов. По всему было видно, что те пришли давно. Над головами висел табачный дым, а стол был украшен двумя солидными штофами, в которых плескалось чуть более половины. А глаза… Глаза были веселы и безумны, как у любого человека, просиживающего в тепле тогда, когда за окном бесится зима, ведомая скучным декабрем.

— А ведь метет-то как, паны добродии! — уведомил сидящих усачей Леонард, привычно оценив остатки в бутылках. На первый взгляд выходило, что даже при самом плохом раскладе могут и угостить. Собеседники помялись мгновение, разглядывая его, мадам Фросю, шушукающуюся с полосатым хозяином и веселых потаскушек, постреливающих взглядами, а затем предложили:

— А и сидайте, пан, к нам? Може, что поговорить найдется?

— Поговорить у меня всегда найдется, — ответил пан Штычка усачам. И оставив морковную старуху, раздающую распоряжения Никодимычу с мятым Тимофеем, прикрывавшим срамные синие шальвары приснятым тулупом, сел на лавку.

— А може тебе и налить, пан солдат? — щедро предложил тот из местных обитателей, что был, посолидней и постарше. — Промерз, небось, н от погоды-то?

— Метет, светлые паны, так что никакого терпениянет, — согласился отставной флейтист, — примораживает, пекни ми очи!

Подождав пока тот выпьет предложенную стопку, усач продолжил серьезную беседу:

— Ну, а сам откуда будете? Невже воюете?

— Сам я с Городу, — ответил Леонард, — А воевать, скажу вам, добродии, всегда надо. Не то откуда у человека счастье возьмется, жесли за него не сражаться?

И то, правда, кивнул собеседник, наливая следующую стопочку. На закуску у компании были соленые помидоры, лежащие на блюде и полупрозрачная квашеная капуста, при взгляде на которую, рот сам собой полнился кислой слюной.

— Угощайтесь, пан солдат, — уважительно обозначил собеседник, пододвигая съестное. — Капусточка у пана Кравчука на диво как хороша. Тетка Саня как уж делает не понять.

— Хорошая капусточка в армии делается. — решительно опроверг его пан Штычка, — вот, если взять, к примеру, ту, что на фронте давалась. Порох, а не припас! На каждую бочку, взвод нужен чтоб открыть. Сам его благородие полковник вон Визен приезжали смотреть, как отворяют. Бывало выкатят бочку к траншеям германа, это самое. Да как пульнут по ей! Эффекту того, лопни мой глаз! Потом лопатой пособерут, стало быть, и в котел. На той капусте не одно наступление совершилось. Уж очень злым солдат с той капусточки становится. Обо всем одна забота была, чтоб солдату воевать сподручней было. Одно слово, героев делали!

Прослушав про фронтовые рецепты, собеседники отставного флейтиста уважительно погладили усы. А самый солидный из них даже похлопал героического пана солдата по плечу и предложил немедленно выпить за воинский дух. Пока рюмки наполнялись, к столу приплелся Никодимыч и, прервав беседу, попросил Леонарда подсобить с лошадьми, для которых полосатым хозяином был выделен пустующий по причине смутных времен коровник.

— Непременно, пан Василий, — с готовностью откликнулся отставной флейтист и обернувшись к усачам, извинился, — Служба, паны добродии! Прошу обождать трохи, но зараз возвернусь.

Глава 21. Деревянные ноги и головы

С этими словами, весь радостный от намечавшегося очередного доброго дела Леонард двинулся за сутулым швейцаром. Выйдя на улицу и нырнув в хлесткую метель, путники тут же оказались облеплены снегом, какой зима намеревалась нанести на любую мало-мальски подходящую поверхность. Все, казалось, состоит из него одного, и воздух, и фыркающие лошадки веселой армии, перекрашенные в белую масть, и люди, закрывающие лица от ветра. Фортепьяно, что кренилось на одном из возов, так и вообще напоминало большой сугроб. При этом единственным светлым моментом оказалось то, что забитый им и вконец испорченный инструмент прекратил свой тоскливый вой и умер окоченевшим. Зима играла в полную силу, мало обращая внимания на печали и тоску бродящих внизу людей.

Отвязав лошадей, они принялись заводить их во двор, сопровождаемые яростным свистом ветра и руганью Тимохи, которого коварный конек все же умудрился цапнуть за голову.

— Вша ты лобковая, бес и мать твоя была проблядушка подзаборная! — беспомощно оскорбил животное возчик, и потянул под уздцы. Коник весело заржал, а Тимофея понесло далее. Он трепетал тонкими синими шальварами и, почти невидимый в метели, громко комбинировал все более неприятные предположения о родственниках обидчика. Выходило, что в родне у божьей твари пребывали почти все самые гнусные и безобразные создания, а уж папаша его неизвестно каким образом смог произвести того на свет. Вьюга глушила, забивая рот снежным крошевом, секла лицо ветром, но неистовый Тимоха, потрясая свободной от вожжей рукой, не сдавался. Со стороны казалось, что лохматый карбонарий что есть сил сражается с атакующими его духами, которые прятались в окружающей мути.