Скука прекрасной Бурруджун

— Да, — тяжело ответил Шашатана. — Но совесть ли его одолела, кто знает. Оставил невразумительное письмо и умер… ах, эта мода на стихосложения, право слово, — с досадой воскликнул он. — Уж не лучше ли было написать как есть, ясно и по существу, и только потом завершить парой-другой изящных строк… впрочем, как сказали ценители, изящными их не назовешь.

— И что же он сказал? — стараясь, чтобы голос не выдал неуместного любопытства, спросила Бурруджун.

Шашатана поднял голову: уж его было не обмануть притворным спокойствием. Он улыбнулся и на память повторил те неловкие и неуклюжие слова Иш-Саронны, над которыми посмеялись его придворные. Дамы лишь вздохнули, а некоторые украдкой промокнули глаза краями рукавов. Пусть и был покойный Иш-Саронна неприятного нрава, но смерть столь молодого и талантливого человека всегда печалит. Поневоле задумаешься…

— Не всё сумели прочесть, — сказал правитель Шашатана. — Часть знаков смазалась, видно, провел по непросохшей туши рукавом.

— Как печально, — вздохнула Бурруджун. — И все же не верится… может ли быть так, что его подговорил кто-то? Или же вынудил к такому действу?

— Может быть. Как только отыщутся остальные украденные вещи, так и выяснится подельник, если он существует, — равнодушно отозвался правитель. — Не пугает ли тебя эта страшная загадка?

Бурруджун снова вздохнула и мягко провела по лбу правителя, разглаживая суровые складки.

— Если же выяснится, что здесь не один преступник, то участь того, кто покусился на спокойствие дворца, не будет завидной, — сказал Шашатана.

От его голоса, тихого и ровного, будто гладь лесного озера, Гу-иш-Равата снова едва не упала без чувств, а дамы ахнули в ужасе.

— Да, — рассеянно отозвалась прекрасная госпожа. — Как же досадно думать, что есть что-то, чего не постичь усилием ума.

Лунное чаепитие.

В восьмой день девятой луны на террасе павильона Ледяного вздоха собралось изысканное общество. По древней традиции, в начале осени проводили церемонию лунного чаепития. В эту ночь семьи собирались вокруг старших женщин рода, и те готовили для них чай с серебряными иглами трав гэ-си и специальные круглые лепешки. Во дворце роль старшей женщины исполняла, конечно, прекрасная госпожа, а на церемонию приглашались только избранные приближенные. Большой честью было попасть на нее.

До Бурруджун хозяйкой выступала матушка правителя Шашатаны, пока была жива, потом церемонию долго не проводили, и право же, многие радовались возвращению обычая.

Разделенные плотными переносными загородками, придворные дамы и приближенные правителя Шашатаны вели негромкие разговоры, любуясь отражением полной луны в реке.

Тихо звенели струны, перекликаясь с прерывистым голосом ночного плакальщика, о-коото — днем невзрачной птахи, а по ночам проникновенного певца. Над темными водами реки стелился туман, в котором призрачными неясными силуэтами скользили лодки ночных рыбаков с зажженными на корме фонарями.

Едва слышно шелестели шелка платьев. Прекрасная госпожа готовила и разливала чай, а две юные девы в одинаковых платьях, изящно прикрыв лица рукавом, выносили подносы с чаем и сладостями и тонкими круглыми лепешками для гостей.

Что за прелестное зрелище! И столько в нем было неизъяснимой нежности и красоты, что от этого захватывало дух.

Порой на одной стороне замолкали флейты и цитры, а на другой их подхватывали, и, право, сложно было сказать, кто из них искуснее завладевал душами слушателей!

Для гостей речи прекрасной госпожи передавала одна из дам. Ее нежный юный голос невольно будил воображение у молодых придворных, и можно было не сомневаться, что на следующий день этой особе придет немало писем, наполненных восторгами и восхищением.

Дар-Рокко, как и Шашатана, скучал, пытаясь хотя бы найти долгожданный отдых душе в спокойствии природы. Но суета придворных и вынужденность участия в изысканных и витиеватых разговорах куда как приуменьшали прелесть и луны, и покоя.

Военачальник с усмешкою глядел на молодых аристократов, напоказ красующихся дорогими одеждами и манерами. Дамы, разумеется, имели возможность полюбоваться ими сквозь складки и створки переносных перегородок, а вот мужчинам приходилось полагаться только на слух и воображение.

Впрочем, и для Дар-Рокко нашлось чем развлечься: вынося один из подносов, девушки споткнулись, едва не уронив несколько драгоценных чашек с чаем. Стремительной змеей из-за перегородки метнулась дама в одеяниях цвета "увядающий плющ" и на веер подхватила падающие чашки. Молниеносно поставила их на место, да еще успела бросить предупреждающий взгляд на оплошавших дам.

Эта девушка поразила Дар-Рокко в самое сердце, и он немного поспрашивал о ней у своих соседей. Наан-Караму предположил, что, судя по длинным распущенным волосам, это северянка, старшая дама Мона-дар-Ушшада. Посмеиваясь над собой, Дар-Рокко запомнил это имя, хотя начальник стражи Серебряных врат с неодобрением отнесся к выходке дамы. Пусть она и не дала оконфузиться младшим, но все же подобная стремительность в движениях не подобает знатной даме. Эти северяне…