Скука прекрасной Бурруджун

— Как бы выяснить, на что они были похожи, — вздохнула Бурруджун. — Так тяжело представить, что господин Иш-Саронна покончил с собой, оставив письмо с помарками. Ведь он даже упреки и жалобы писал образцовым почерком, на подходящей случаю бумаге… мне доводилось видеть, — пояснила она для Моны. — Дворцовый распорядитель приносил однажды летом, чтобы посоветоваться.

— Да, — согласилась Мона-дар-Ушшада. — Ни на бумаге, ни на одеждах его никогда не было и пятнышка туши.

— И вот, в такой важный момент, он оставляет небрежное, грязное письмо? — задумчиво спросила прекрасная госпожа.

— А вдруг, — сонно предположила Ане-мин-Кулум, — он и не хотел его оставлять? Сначала черновик набросал, а потом так расстроился, что не довершил дело…

— Глупости, — сказала старшая сестра. — Он всегда доводил дела до конца.

Они вздохнули, и Раране-мин-Кулум даже подумала, что собой-то господин Иш-Саронна был красив, пусть и желчен по натуре, но держать себя умел. Женское сердце так изменчиво…

— А я думаю иное, — сказала прекрасная госпожа. — Что, если он вовсе не хотел убивать себя, а писал совершенно другое письмо?

Она вздохнула, раздумывая, стоит ли продолжать. Ее измышления были довольно-таки пугающими и для нее самой.

— Писал, и в это время его убили, — сказала она. Сестры Мин-Кулум ахнули. — А убийца размазал ненужные знаки. Вот если бы можно было узнать, осталась ли тушь на рукаве покойного? Потому как если он чист, значит, там был кто-то другой…

— Убийца мог не своим рукавом вытирать — зачем ему пачкаться, — возразила Мона-дар-Ушшада и прихлопнула рот рукой, так неожиданно для себя она втянулась в этот неприятный и крайне неприличный разговор.

Впрочем, их никто не слышал, а сестры Мин-Кулум — еще слишком молоды и легкомысленны, их легко припугнуть и запретить болтать об этом.

— Ах, госпожа, — воскликнула Мона-дар-Ушшада. — Ну неужели бы те, кто изучают это дело, не узнали бы всех тонкостей? Наши измышления, право, смешны… простите мою грубость.

— Не стоит. Я не обижаюсь. Но мне кажется, что нам куда как легче проникнуть в суть вещей, чем тому же господину Мин-Раге. Он имеет бесчисленное количество забот на службе, у него большой дом и несколько любовниц в городе, и всем он успевает уделять внимание. Что там остается на долю бедному господину Иш-Саронне? А мы здесь сущими безделицами занимаемся, и день у нас течет медленно.

— А я слышала, как господин Мин-Раге убивается сильно, что такое безобразие допустил, — сказала Ане, — и собирается оставить должность и ехать в провинцию…

— У него там поместье, — дополнила Раране. — Богатое, как говорят. Но, право, что за тоска удаляться в глушь… он слишком строг к себе. Моя матушка немного знакома с его женой, и я написала ей, как вы просили, прекрасная госпожа.

— Отлично, — улыбнулась Бурруджун. — Сегодня вечером будем слушать истории… Мона, не забудь распорядиться, чтобы нам поставили еще жаровни. Очень уж холодно становится.

Дамы второй вечер устраивали игру "саано-сааге" — старое развлечение, "цепь небылиц". Усаживались поближе и под негромкие звуки цитры и поперечной флейты рассказывали по очереди разные истории.

Только вот истории эти были не из сборника "Сотня поющих птиц", "Поучения для потомства" или "Нитки жемчуга"…

Вот уже два дня дамы из свиты прекрасной госпожи тихими тенями скользили по дворцу и невзначай затевали весьма странные разговоры с прислугой и мелкими чиновниками.

— Говорят, господин Мин-Раге нашел украденные сокровища, — прижимая руки к груди, прошептала Гу-иш-Равата.

Дамы ахнули — кто в изумлении, а кто и с досадой… слишком уж увлекшиеся поисками юные Лали-наан-Шадиш и сестры Мин-Кулум втайне надеялись сами обнаружить потерю и обрадовать прекрасную госпожу.

— Где же? — спросила Бурруджун, нахмурившись.

— Недалеко от покоев покойного господина Иш-Саронны. Но не все… — Гу-иш-Равата прижала оба рукава к губам и хитро обвела дам взглядом. — Диадемы все так и нет!

Сестры Мин-Кулум схватились за руки и подались вперед:

— Не нашли?!

Мона-дар-Ушшада укоризненно покачала головой, и сестры тут же притихли, потупили глаза. Успев, правда, обменяться радостными взглядами. Юность, юность… "Что светлым утром виднеется в небе", — как говорил один поэт.

— Госпожа, позвольте, сегодня я первая расскажу историю, — попросила Лали-наан-Шадиш.

Бурруджун кивнула, все еще раздумывая над услышанным.

— Я свою служанку расспросила, а та узнавала на кухне, — начала Лали-наан-Шадиш, — и ей сказали, что бывший слуга господина Иш-Саронны, который везде за ним следовал, теперь уголь возит в городе. После того как провели дознание, ему дали сколько-то палок и рассчитали. Моя служанка его разыскала и поговорила с ним.

Одна из дам взялась за бумагу и кисть, чтобы записывать, а Лали-наан-Шадиш начала рассказывать.

История личного слуги господина Иш-Саронны, поведанная дамой Лали-наан-Шадиш