После того, как слуга принца сообщил о его приходе, среди дам поднялась суматоха. Гостя устроили на внутренней террасе, установили несколько перегородок и подали скромное угощение, от которого он отказался.
— Признаться, я был удивлен, получив подобное послание, — заметил принц Аину, как только шорох платьев за перегородками утих, и он рассудил, что дамы устроились и слушают.
Бурруджун и Мона-дар-Ушшада переглянулись, и старшая дама заговорила, передавая слова прекрасной госпожи, приличные случаю. Принц учтиво поклонился и попросил передать ему ишунскую цитру.
Играть он, однако, не стал, сидел некоторое время неподвижно, глядя на сад, разбитый у дворца. Его тонкий изящный профиль не оставил дам равнодушными, они шептались, восхищенно вздыхая, пока Мона-дар-Ушшада не призвала их к тишине.
— Я имел несчастье побывать в сокровищнице в тот день, — сказал тем временем принц Аину. — Но не я обнаружил пропажу. Если меня не подводит моя скудная память, то и диадема, и поручи лежали на своих местах. Разве что я был удивлен тем, что они не убраны в ларцы, и указал на это своему слуге… но, как прекрасной госпоже известно, эти бездельники выполняют указания не сразу, и потому когда он явился через пару часов с чиновником из казначейства, чтобы прибрать, то и обнаружил пропажу. Кажется, я был там на исходе часа Мыши. Впрочем, я могу как всегда ошибаться.
Он вздохнул, тронув струны.
— Были мои слова интересны вам, прекрасная госпожа? — спросил он. — Увы, я не могу ничего более прибавить.
— Благодарю вас за труд и беспокойство, принц. Ваш рассказ был крайне увлекателен.
Бурруджун ответила сама, негромко, но твердо. Принц Аину рассеянно улыбнулся и покачал головой. Длинные тонкие пальцы его пробежали по струнам, и он стал наигрывать "Не придет весна к старому дереву".
Дамы в молчании слушали песню, а Шиане-дар-Асана даже украдкой утирала слезы, так проникновенно звучали струны цитры. Не прерывая игры, принц Аину снова заговорил.
— У моего брата мятежная душа, — сказал он. — Все эти условности, обычаи… он соблюдает их только затем, чтобы не волновать двор. Его сердцу они не нужны. Признаться, когда мне сказали, кто стал его избранницей и что о ней говорят ее дамы… я был опечален. Мне казалось, что брату нужен тонкий и хрупкий цветок, чтобы склонить его к дому и к важности традиций.
Принц Аину говорил совсем тихо, и невольно дамы придвинулись ближе, чтобы расслышать. Хотя слова его были неприятны, зла в них не звучало. Бурруджун только вздохнула, вспомнив то время перед церемонией свадьбы, и Мона-дар-Ушшада поднесла рукав к губам. Как она и боялась, их высокородный гость переходил границы учтивости, затрагивая подобные темы. Удивительно, с какой готовностью и легкостью он откликнулся на странную просьбу Бурруджун — не затем ли, чтобы иметь предлог прийти сейчас? Ах, узнать бы, что у него на уме, думала Мона-дар-Ушшада, даже не представляя, какими словами можно будет вежливо отказать принцу, если он вдруг вздумает нарушить приличия еще больше.
Но тревоги Моны-дар-Ушшада были беспочвенны, принц Аину и не помышлял дурного.
— Я ошибался, — продолжил принц. Склонив голову, он смотрел на сад, в котором вечерний туман понемногу укрывал увядшие цветы и кустарники. — У прекрасной госпожи такая же мятежная душа, как и у моего брата, и лучше спутницы для него было бы не сыскать. Я не правитель, и даже не Правая рука, но сделаю все возможное, чтобы никакая скверна не коснулась Серебряного дворца и его обитателей.
Тонкий дрожащий звук струн еще витал над террасой, а принц Аину, учтиво поклонившись, удалился.
Кошка с разноцветными глазами.
Изящные белые лапки кошки аккуратно ступали по деревянному настилу мостков. Порой кошка замирала, приподняв лапу и прислушивалась. Осеннее солнце просвечивало сквозь маленькие розовые ушки, беспокойно дёргавшиеся при каждом шорохе.
В этот ранний час перед Серебряным дворцом было тихо, только над рекой перекликались рыбаки, и в храме Падающих теней звучали песнопения.
Мона-дар-Ушшада терпеливо ждала, приготовившись к броску. Вот уже которое утро она выносила лакомые кусочки, подманивая кошку все ближе и ближе.
Можно было бы попросить одну из прислужниц поймать животное, но Мона-дар-Ушшада не хотела, чтобы те потом тайком посмеивались над блажью старшей дамы. Да и грубость их внушала недоверие — схватят изо всех сил…
Кошка косила желтым глазом на кусочки рыбы неподалеку от неподвижной дамы, но подходить близко не решалась: то припадет к земле, чтобы прыгнуть в гущу опавших листьев, то покатается на сухой еще земле под лучами солнца… Мона-дар-Ушшада неотступно следила за ней взглядом и даже отложила в сторону веер, хотя и в такой ранний час рядом мог оказаться кто-нибудь.
И вот кошка совсем рядом, принюхивается и тихонько подходит, прижимаясь брюшком к земле… Бросок — но кошка быстрее, выворачивается из-под пальцев дамы и ныряет под мостки.