Скырба святого с красной веревкой. Пузырь Мира и не'Мира

На него слишком многое навалилось в тот час, слишком многое давило и тащило сразу во все стороны, он не мыслил ясно, когда, охваченный страстями и гневом из-за болезни мамы, истерзанный чувствами, во время своей окольной дороги к Великим Мастерским, свернул ко двору Розовой Башни – может, надеясь снова увидеть Карину. Добравшись до их секретного местечка, Ульрик увидел, что кусты обрезали, а забор усилили еще одним рядом досок, через которые едва можно было разглядеть двор. Вокруг гарнизона так смердело, что едва удавалось дышать, и пока он осматривал забор прищуренными глазами, пришлось прикрыть нос рукой. Ни следа Карины. Во дворе не было ни души, и сама башня казалась покинутой.

В безумном порыве, чувствуя, что ему почти нечего терять, Ульрик забрался на забор, чтобы лучше рассмотреть двор. Оттуда, сверху, юноша все-таки углядел какое-то движение: вдалеке девушки таскали из здания в здание огромные ванны, и несколько мальчишек лет девяти-десяти бегали туда-сюда за другим забором. Он попытался рассмотреть лица девушек, но не вышло – они были слишком далеко. Он огляделся по сторонам и подумал, что никто не заметит, если он спрыгнет во двор и прокрадется мимо…

Но тут кто-то резко пнул его в спину, и Ульрик почувствовал, как на шее затягивается цепь. Несколько ударов по ногам и в грудь, по селезенке, лишили его

сил и сознания. Падая в черный сон, полный мук, он услышал голос – или два, или три, – неустанно задающий один и тот же вопрос:

– Кто ты? Кто ты? Кто ты?

* * *

«Кто я? Кто я? Кто я?» – звучало в голове Ульрика на протяжении нескольких дней, которые он против собственной воли провел в камере под Розовой Башней. Он ничего не видел – тьма была полнейшая. Время от времени кто-то спускался на веревке и приносил ему поесть, какой-то безвкусный суп, который он через силу втягивал сквозь стиснутые зубы. Нужду справлял там же, словно зверь. Несколько дней пытался кричать, с кем-то общаться, получить объяснения, но все впустую. Иногда сверху лили воду, холодную как лед, и несколько раз кто-то ударил его кнутом так сильно, что Ульрику показалось, будто мясо сошло с костей. Но потом он себя ощупал и понял: все не так, просто от холода и сырости у него сложилось впечатление, что смерть близка. Большую часть времени его не трогали, давали возможность сидеть во тьме и плакать. Лишь однажды чей-то голос из самого сердца мрака спросил:

– Сожалеешь?

– Да, – ответил Ульрик со слезами на глазах, хоть и не понимал, о чем должен сожалеть.

– Повторишь?

– Нет, – ответил Ульрик, всхлипывая и не зная в точности, что он сделал не так.

Когда все силы как будто его покинули, Ульрика вытащили и посадили на дороге, возле забора, просто бросили там. Он открыл глаза и увидел, как удаляются бритоголовые девушки. Он крикнул:

– Карина! Карина!

Но ни одна не повернулась. Над ним в густой кроне деревьев чирикали птицы. Шелестели кусты. Жуки толкали навозные шарики через дорожную пыль. Жизнь продолжалась. Ульрик потерял сознание.

Он проснулся в родительском доме. Значит, кто-то на той дороге его узнал и вернул домой. Ульрик знал лица тех, кто о нем заботился: это были две двоюродные сестры Хампеля, которые жили на другом конце села Трей-Рэскручь.

– Что случилось? – спросил Ульрик, еле шевеля пересохшими губами.

– Это мы должны тебя спросить, – раздалось в ответ.

Трижды в день женщины обрабатывали его раны и обмывали нагое тело, вытянувшееся на кровати, где он спал еще ребенком. Но Ульрик был уже не ребенком, а сломленным юношей, чья суть держалась на честном слове.

– Где папа? Где мама?

И женщины молча опустили головы.

Он с трудом выбрался из постели и пошел в главную комнату, где стоял шкаф, сделанный для Хампеля. Провел пальцами по обструганной поверхности и улыбнулся. Открыл буковую дверцу шифоньера и глубоко вдохнул. Его легкие заполнились ароматом ели, но в этом

древесном запахе он распознал кое-что еще, и оно его необычайно обрадовало: цветочный парфюм одежд Жозефины и чуть едкий запах мужского пота – Хампеля. Сквозь все это потихоньку просачивался смрад гниения, которое делало свое дело, разлагая тела, производя маленькие оползни и глубинные перемещения тектонических плит. Он закрыл шкаф на ключ и вернулся к женщинам.

– Сделайте так, чтобы я выздоровел.

Потом Ульрик провел целую неделю, лежа в постели в родительском доме, и время от времени его навещал Арик, приносивший новости от Аль-Фабра – тот, как узнал юноша, был очень сердит и даже подумывал выгнать его из Мастерских. Но Арик считал, что это невозможно.

– Почему? – спросил Ульрик.

– Ты теперь слишком много знаешь про Великий План.

– По-твоему, у Аль-Фабра нет способов заставить меня молчать?

– Ты лучше бери себя в руки, начинай работать и докажи ему, что хочешь быть частью Плана, – сказал Арик, глядя на одиннадцать Ашкиуцэ на полке над камином. – Твоя работа?

– Ага.

– Странные ребята.

– Ну, они про тебя то же самое думают.

* * *