Сладостное забвение

Двоюродный дядя обнял меня и наградил поцелуем в каждую щеку. Я вдохнула запах орегано, и меня накрыла волна ностальгии. Иногда в некоторых местах вы всегда чувствуете себя именно так, даже если вам не свойственно это сентиментальное чувство.

Франческо Абелли обитал на более мирной стороне Коза ностра. Каждый цент, отмытый от нашего имени, являлся продуктом труда этого шестидесятипятилетнего мужчины, который почти никогда не снимал фартук и белую майку, но и не расставался с парадными ботинками: когда дядя не обрабатывал чеки, он заведовал рестораном.

– Садись у окна. È una bella giornata[69].

Но день вовсе не так хорош. Было жарче, чем в аду, но дядя вряд ли выходил на улицу. Он жил над рестораном.

Я устроилась за столом и налила стакан воды из графина. Сквозь окно врывался ослепительный свет. Ужасное место, если честно, но слово дядюшки было столь же категоричным, как и замечание отца, и не имело значения, насколько люди из-за этого страдают.

Бенито вошел в зал и плюхнулся на стул, прочистив горло и налив себе чаю. Я прищурилась, потягивая воду через трубочку.

– У тебя засос на шее.

Он потер отмеченное место, пробормотав:

– Говорил же ей, что не надо.

Я покачала головой, не желая знать, как он успел с кем-то переспать по дороге от парковки до ресторана.

Через пятнадцать минут все были в сборе. Напротив сидели родители, с одной стороны от меня восседала Адриана, а с другой – Николас. Мама нахмурилась, когда поняла, что дочь и Руссо не сидят рядышком, но ни невесту, ни жениха формальный этикет не волновал. Тони, Бенито, Доминик, Лука и дядя Мануэль заняли соседний столик и разговаривали друг с другом.

Мама морщилась и моргала из-за яркого света, который озарял уже весь стол, а папа́ закрылся меню, которое знал наизусть.

Ланч не был таким напряженным, каким я его представляла. Вчерашний вечер, к счастью, ни на что не повлиял. Однако сестра казалась рассеянной и отстраненной, словно только физически пребывала вместе с нами, а мыслями витала где-то очень далеко. Она молча смотрела вперед, хотя обычно не могла сидеть сложа руки.

На столе были раскиданы бумаги, мама обсуждала с Николасом последние детали свадьбы, спрашивая мнение жениха касательно некоторых вещей.

– А что насчет медового месяца? – поинтересовалась она.

Я покрылась гусиной кожей и поежилась из-за плохого предчувствия.

Николас провел рукой по подбородку и обернулся к окну. Я проследила за его взглядом: улица Лонг-Айленда была залита солнцем.

Мое беспокойство только возросло, когда я увидела черный лимузин, слишком уж медленно едущий по дороге.

В тот момент, когда я разглядела на лице водителя татуировку МS, по ресторану разнесся возглас Нико:

– Giù![70]

Ложись.

Раздались крики. Giù, giù, giù, снова и снова, как записанное тысячей голосов сообщение. Воздух стал таким густым от тревоги, что я могла почувствовать ее вкус.

А затем из легких вышибло весь воздух, потому что меня повалили на пол. Тяжелое тело закрыло меня от стекла, разлетающегося в легко узнаваемом ритме. Огнестрел. Сердце грохотало в ушах, и я не могла отличить его стук от свиста летящих над головой пуль.

Я знала, кто лежал на мне, и пыталась выровнять дыхание посреди хаоса. Ресторан превратился в поле боя между самыми отпетыми преступниками Нью-Йорка, но я чувствовала себя в полной безопасности.

Создавалось ощущение, что перестрелка продолжалась бесконечно долго, пока наконец в зале не повисла тишина, звенящая эхом пулеметной очереди.

– Stai bene?[71]

Я слышала слова, но все мысли были окрашены красным: на деревянный пол капала кровь.

Николас схватил меня, приподнял с пола и развернул мое лицо к себе.

– Ты в порядке? – повторил он.

Я кивнула, звон в ушах начинал стихать.

Он провел по мне руками и взглядом, чтобы удостовериться самому, но я даже ничего не почувствовала: я видела лишь падающие красные капли… Кап, кап, кап. Отчаяние взорвалось в груди и сжало сознание до одной-единственной эмоции. Я оттолкнула Нико.

– Пусти!

– Прекрати! – Он впился в мои запястья. – Все целы.

Я оглушенно моргнула.

– Да?

– Да. – Он провел пальцем по моей щеке. – Дыши.

Я глубоко вздохнула и только тогда услышала голоса остальных. Они проводили перекличку, я просто оказалась слишком напугана видом капающей крови, чтобы услышать родных.

Кровь принадлежала Бенито.

– Твою мать, – простонал он, скривившись от боли. – В ту же гребаную руку.

Папа́ кричал что-то на итальянском в телефон, мама плакала. Адриана села, окруженная осколками стекла и общим беспорядком. Вдали раздались звуки сирен, и в ресторане опять воцарилась тишина, словно все почувствовали резкую перемену в атмосфере.

А затем сестра уставилась перед собой и пробормотала два слова, которым предстояло навсегда изменить наши жизни.

– Я беременна.

Глава двадцать шестая

Жребий брошен.

– Юлий Цезарь[72]

–

Елена

Иногда просто не остается слов.

А иногда слова только засоряют пространство, которое и так забито неприятными откровениями.