Читаем Славянские сказки полностью

И ему повстречался заяц. Бегал туда, сюда и заманивал царевича к мельнице. Но царевич за ним не пошел.

"Эка невидаль, заяц! — подумал он. — Похожу по лесу, поищу дичи покрупнее. На обратном пути придет очередь зайцу".

Долго ходил царевич по лесу, но никакой дичи не попадалось ему. Повернул к мельнице. Тут повстречал он старушку.

— Будь здорова, бабушка! — приветствовал царевич старушку»

— Дай тебе Бог того же, сынок.

— Не видала ли ты, бабушка, зайца?

— Не заяц это, родной мой, а лютый дракон, — отвечала старушка. — Уж немало людей загубил он.

Царевич опечалился.

— Что же теперь делать? Стало быть, и моих братьев загубило это чудовище.

— Загубило, загубило. Но ведь ты этому не поможешь. Иди-ка лучше домой, пока и с тобой не случилось того же.

Но царевич не хотел сдаваться,

— Слушай, бабушка, —- сказал он. — Думается мне, что и ты была рада избавиться от этого чудовища.

— Еще бы не рада, сынок. И я немало пострадала от него. Да ведь ничего не поделаешь.

— Вот что, бабушка. Постарайся выпытать у дракона, в чем его сила и сообщи мне.

Царевич ушел, а старуха осталась за мельницей.

Когда явился дракон, она начала выспрашивать его:

— Где ж это ты, миленький, был? Как далеко ни ходишь, никогда мне не скажешь.

— Далеко ходил я, бабушка, твоя правда.

И начала его старушка выпытывать, куда он ходил и в чем его сила. Кабы знала, она где его сила, то без устали целовала бы это место.

— Вон в этом очаге моя сила, — отвечал дракон, засмеявшись.

Старуха начала обнимать и целовать очаг, а дракон продолжал смеяться.

— Глупая! Не здесь моя сила. Моя сила вон в том дереве около дома.

Старуха принялась целовать и обнимать дерево, а дракон продолжал смеяться.

— Полно, глупая, не здесь моя сила.

— А где же она? — простодушно спросила старушка.

— Далеко отсюда моя сила. Тебе туда не дойти. В некоем царстве, у самой столицы, есть озеро, в том озере дракон, в том драконе — кабан, в том кабане — голубь. В нем-то и есть моя сила.

— Коли это так далеко, то я ни обнять, ни поцеловать не могу твою силу.

На следующий день, когда дракон ушел, пришел царевич, и старуха рассказала ему то, что слышала от дракона.

Царевич пошел домой и переоделся: надел пастушеский балахон, взял в руки палку и пошел по белу свету, от деревни до деревни, от города до города, пока не пришел в то царство, где под столицею было озеро, а в озере дракон.

Тут он начал спрашивать, не надо ли кому пастуха. Ему сказали, что царь ищет пастуха. Он и пошел к царю.

— Ты хочешь овец пасти? — спросил его царь.

— Точно так, ясная твоя милость.

Тогда царь начал наставлять его:

— Вокруг озера прекрасное пастбище, только надо держать ухо востро. Как приведешь ты овец на пастбище, они тотчас же кругом озера разбегутся. Вот тут-то и погибель пастуху. Ни один овчар назад не вернулся. И потому, я тебе, сын мой, советую: не распускай овец, а держи их в куче.

Поблагодарив царя, царевич-пастух собрал овец, взял двух большущих собак, еще сокола да рожок, и повел стадо к озеру.

Пригнав овец на пастбище, он позволил им разбежаться вокруг озера; сокола посадил на дерево, собак и рожок уложил под деревом; сам же, сняв обувь и отогнув штаны, вошел в озеро и стал звать дракона.

— Эй, вылезай, — крикнул он. — Давай-ка поборемся, кто сильнее.

— Иду, иду! — был ответ, и огромный, чудовищный дракон вылез из озера. Начали бороться и боролись до полудня.

— Отпусти меня, царевич, — взмолился дракон, вылез из озера. Начали бороться и боролись до полудня.

— Отпусти меня, царевич, — взмолился дракон, обессилев от зноя. — Дай мне только омочить в озере мою воспаленную голову, и я тебя подброшу под облака.

— Молчи, дракон, не болтай вздору. Если бы царская дочь запечатлела на моем челе поцелуй, я подбросил бы тебя еще выше.

Дракон нырнул в озеро, а царевич умылся, оправился и с соколом на плече погнал овец домой, наигрывая на рожке веселые песенки. Весь город сбежался смотреть, как на диво, на пастуха, который с озера возвращался жив и здоров.

На другой день царевич опять погнал овец на пастбище, а царь послал потихоньку двух всадников посмотреть, что он будет делать.

Всадники въехали на холм, откуда им все отлично было видно.

Царевич по-вчерашнему посадил сокола, уложил собак, а сам разулся, отогнул штаны и, войдя в воду, стал звать дракона.

— Эи, вылезай! Поборемся-ка, кто сильнее.

— Ладно, ладно, царевич, выйду.

Дракон вышел, снова началась борьба, которая длилась до полудни.

Обессилевши, дракон стал просить:

— Позволь мне, царевич, омочить голову. Освежусь и подброшу тебя до облаков.

— Молчи, не болтай вздору. Если б царская дочь запечатлела поцелуй на моем челе, я еще не так бы подбросил тебя,

Дракон нырнул, а царевич, оправившись, погнал овец домой, весело наигрывая. Опять весь город сбежался смотреть на чудодея, который вернулся невредимым, тогда как прежние пастухи все погибали.

Всадники вернулись еще раньше и сообщили царю, что видели и слышали.

Царь позвал дочь и рассказал ей, как было дело, прибавил:

— Завтра пойдешь с овчаром и сделаешь так, как он желает.

Царевна начала горько плакать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Сказки народов мира / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза