Читаем Славное море. Первая волна полностью

— Мы можем варить уху, рыбу выбирать,— поспе­шил поддержать друга Матвей.

— Вот что, ребята, — немного подумав, сказал Гом­бо Цыдыпович. — Вам придется остаться дома. Уху ва­рить есть кому и без вас. Наши рыбачки это лучше сде­лают.

Он взял за плечи Матвея и Бадму и повернул их ли­цом к морю, как бы показывая им, что время для разго­вора кончается.

Чимит подошел вплотную к председателю.

— Ну, они, правда, еще маленькие... А я?.. — сказал он с надеждой.

— Ты, конечно, старше.

Бадма и Матвей озадаченно затихли. Неужели Чи­мит бросит их и уедет один?

— Мы оставляем их на тебя, Чимит, — сказал пред­седатель.— Приглядывай за ними.

Чимит удивленно заморгал глазами.

— Ну как же так? Что я с ними буду делать тут?

— Все. Слово старших твердо. Я не один это ре­шал. Так матери просили: «Не трогайте ребят, — го­ворят, — нам одним без них никак нельзя».

— Не взяли, — со вздохом сказал Матвей.

— Ну и не взяли, — вдруг рассердился Чимит. — А зачем нас брать? Что мы умеем? Малыши мы, и все тут.

Баркасы уже качались на зеленых волнах. Катер, ле­гонько постукивая, взял на буксир передний баркас, а за ним потянулись остальные.

— Гомбо Цыдыпович! Отчаливаем! — крикнул стар­шина катера.

— Чимит! — позвал председатель. — А ну-ка, до­ставь меня на катер.

Тот вздохнул, подошел к легкой лодке и сердито спих­нул ее в воду. В лодку прыгнули Бадма с Матвеем и разобрали весла.

Переполненная лодка грузно осела. Чимит, правя ру­левым веслом, лихо подвернул лодку к катеру. Предсе­датель перебрался на буксир.

Шумно заработал винт и развел крутую волну.

Чимит повернул лодку к берегу.

На баркасах запели. Громкий чистый голос Семена

Лозинина сильно и высоко поднял песню, будто вырвал ее из водных глубин:

— Славное море — священный Байкал, Славный корабль — омулевая бочка.

На трех баркасах подхватил хорошо слаженный хор:

— Эй, баргузин, пошевеливай вал, Молодцу плыть недалечко.

Песня была старинная, хорошая. Пели ее тоже хо­рошо, самозабвенно, как всегда поют рабочие люди.

Буксирные канаты натянулись, и маленький караван баркасов потянулся за катером. В море было простор­но и тихо.

Когда караван ушел далеко, песня на короткий миг затихла, как бы утонула в море. Потом она слышалась вновь, звучала тепло, волнующе. И казалось, что не ка­тер, а раздольная песня повела рыбаков в сизую даль моря.

Чимит стоял на берегу, крепко сжав кулаки от оби­ды. Он рвался в эту зовущую даль моря, к большому рыбацкому делу, а его не приняли.


БЕЛЫЙ КАТЕР


После полудня Чимиту захотелось побыть одному. Задумавшись, он ушел далеко за поселок. Дорога здесь раздваивалась. Одна уходила влево, к речке, вторая — вправо, в тайгу. Он пошел по второй и пришел к высо­кой сопке. На ней колхозники вырубили лес для пост­роек и на дрова, и сопка облысела.

Сверху лес не свозили, а скатывали, и только у под­ножия грузили: зимой на сани, летом на раскаты.

Чимиту захотелось посмотреть с сопки на тайгу, на юры, на Байкал.

На сопку вела тропинка. Но Чимит стал поднимать­ся не по ней, а напрямик.

Когда он наконец поднялся на сопку, солнце уже коснулось дальних гор, покраснело и быстро скрылось, точно растаяло. Над тайгой задрожала лиловая дымка. Чимиту одному стало скучно. Он повернулся и стал смо­треть на Байкал.

Там, где чуть заметная черная линия отчеркивала го­лубое небо от синей воды, он увидел что-то маленькое, белое.

«Чайка на ночевку летит», — подумал Чимит.

Через несколько минут он уже понял, что это не чай­ка, а катер, и быстро сбежал вниз.

На низком берегу с удивлением остановился: Бай­кал, па сколько хватает глаз, чист и спокоен. Он не мог этому поверить. Глаза никогда не подводили Чнмита. Катер, видно, свернул и пошел стороной.

В поселке тихо. Набегавшиеся за день ребята улег­лись спать.

Сгущались сумерки. Стало прохладно. Надо идти до­мой. В последний раз взглянул на Байкал и забыл про дом.

Словно подброшенный из глубин волной, качался бе­лый катер.

Не дойдя метров пятнадцати до берега, катер вдруг забурлил винтами и подался назад.

«С глубокой осадкой. Наткнулся на мелкое ме­сто».— И Чимит замахал руками, показывая, где лучше причалить.

На катере свернули влево.

Причалив, матросы бросили на берег узкий трап. По трапу сошел высокий мужчина с рыжей бородкой.

— Здравствуй, рыбак, — сказал он басом. — Све­ди-ка меня к председателю.

Но Чимит решил прежде узнать, что за люди при­шли на белом катере.

— Вы к нам за рыбой?

— Нет. Мы экспедиция. Хотим купить у вас молока. Чимит показал рукой в сторону села.

— Вон белый дом, пять окон. Видите, где свет за­жгли?

Приезжий зашагал к правлению. Чимит остался на месте.

На катере никого не было видно. Мальчик постоял немного и смело пошел по трапу. Перешагнул борт ка­тера и остановился. Из рубки окликнули:

— Эй, парень, ты куда? Чимит пошел на голос.

— Поглядеть хочу.

— Что ж у нас диковинного?

— Не рыбацкий у вас катер. С осадкой и белый.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза