След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– Повесить могли бы сразу. Не стали бы себе руки ломать, нас связывая, – ответил кто-то другой. Может, продадут. Славяне… Они же не знают, что мужчин в цвете лет на рынках неохотно покупают. Побаиваются… Одного – двух еще могут купить, но не две же тысячи…

– Значит, повесят, когда продать не смогут, – сделал свой вывод первый. – Еще немного проживем…

Этот разговор никому настроения не добавил. А настроения после разгрома и без того не было. Но неизвестность дальнейшей судьбы заставляла страдать всех.

– А где Альвгейр? Он славянский язык знает. Видел его кто-то? Жив он, кажется, не утонул. Где-то его тощая физиономия мелькала, помню, когда нам руки связывали.

– Он где-то в самом конце идет. Я видел, когда на реке оборачивался, когда его к общей веревке привязывали. Правда, пусть спросит у славян. Кто там позади идет, передайте Альвгейру от всех просьбу.

Колонна зашепталась. Но это было быстро пресечено воями, которые были приставлены специально, чтобы за ними следить. Пару ударов тупым концом копья в затылки и в спины подействовали на разговаривающих убедительно. Тем более, доспехи со свеев сняли, и загрузили в отдельные сани. В те самые сани, в которых раньше ехала в сторону Новгорода свейская пехота. Одних саней, конечно, не хватило, но саней в запасе было много, и в лесу лошадей не оставляли. Волкам и без того было, чем поживиться. А лошади с санями могли и в городе сгодиться. Правда, все сани, как и все доспехи, забрали себе словене, но русы в данном случае обиды не высказали. Они понимали ситуацию. И многие чувствовали перед собратьями вину за сожжение и разорение Славена. А раздел добычи, считали, таким и должен быть.

Так и шли эти две колонны – одна колонна из победителей варягов-русов, вторая – из связанных побежденных свеев, и свеям так и не удалось узнать, что ждет их впереди.

Так, один вой из первых рядов колонны пленников, сказал вдруг громко:

– Все! Силы мои не беспредельны! Ноги идти отказываются. Все одно в петле болтаться. Так не все ли равно где! Пусть здесь вешают.

– А я как-то слышал, – сказал другой пленник у говорившего из-за спины, что славяне меняют пленников на пленников. Правда, тогда меняли руяне. Но строго – человека на человека…

– А кто из наших конунгов еще не так давно в набег ходил?

– Рагнар Одноглазый а земле кривичей был. Только его там тоже побили. Но он, убегая, к латгалам попал, и тех побил. Много пленных привез…

– Может, и нас обменяют… – мечтательно высказался тот, что только что желал быть повешенным. И зашагал быстрее и даже бодрее…

* * *

Когда въехали в город, колонна сразу свернула в сторону, чтобы добраться до своих казарм, расположенных неподалеку от городской стены. В казарме решено было временно разместить и пленных. А Гостомысл со своим стрелецким сопровождением отправился в терем князя Здравеня, надеясь, что в это время Здравень уже проснулся, и даже успел хорошо поесть. Когда их князь голоден, – говаривали русы, – к нему лучше не приближаться. Но, видимо, Здравень, в самом деле, успел пообедать, да и время было уже не раннее. Вечер приближался стремительно, и тьма уже начала окутывать улицы Русы. Во дворе княжеского терема князь-посадник не стал расседлывать своего коня. Он только вместе с Русалко передал повод стрельцам сопровождения, и так же, в сопровождении сотника, поднялся на второй этаж. Там дворовые люди сообщили Гостомыслу, что у князя собрались и воевода Блажен, и посадник Русы Ворошила, и пока пьют мед, и о чем-то беседуют. Не велели беспокоить. Однако Гостомысл не собирался дожидаться, когда беседа престарелых правителей города закончится. Князь-посадник Новгорода справедливо полагал, что все трое могут из баклажки лишнего хлебнуть, и уснуть за столом, и потому просил передать князю Здравеню, что прибыл из Новгорода князь-посадник Гостомысл, просит принять, а если Здравень сейчас принять не может, Гостомысл или через недельку заедет, или раньше ждет князя Русы у себя в городе. Приехать желательно вместе с посадником Ворошилой.

Гостомысл в этот день и вправду устал сильно. Он ночь не спал, проводя, практически, все время в седле, на легком морозе, и согревался только во время короткого доклада сотника Русалко в рабочем сарае ошкуйских плотников. Но это было вскоре после рассвета, а сейчас уже приближался вечер. Тем не менее, не усталость заставляла Гостомысла так себя вести, а только непомерная гордость местной знати, которая после сожжения Славена желала себя в собственных глазах возвысить, унижая князя-посадника, сына князя Буривоя, который когда-то сам держал Русу в постоянном страхе нашествия. Этого соседям Гостомысл позволить не мог, и желал сразу поставить их на место.

Посланный вернулся быстро.

– Княже Здравень приглашает тебя, князь-посадник, в свою горницу. Пойдем, что ли…

Гостомысл, присевший было на лавку у печки, лениво поднялся, обернулся, потрогал рукой горячие печные изразцы, словно проверяя, давно ли печь топлена, и кивнул:

– Пойдем, что ли… Русалко! Со мной!