Волки не приблизились к пересекающей ледяной простор колонне В то время, когда на реке так много трупов, и волкам есть, чем поживиться, они никогда не будут нападать на живых людей. И уже в начале ночи Гостомысл постучал в ворота двора, где в доме обосновался князь Бравлин. В верхних окнах горел свет. Вообще-то ночная стража строго-настрого следит за тем, чтобы ночью ни в одном окне огня не было. И стучала в любые ворота и двери, если свет был замечен. Предосторожность не лишняя. Если случится по недосмотру пожар в деревянном городе, огонь быстро перекинется с одного дома на соседние. Но князя Бравлина по этому поводу ночная стража не беспокоила, хотя и жил он пока в чужом доме. Дом боярина Самохи, перешедший во владение Бравлина по решению посадского совета, произнесенному еще во время вече, до сих пор был не освобожден семьей утонувшего боярина-предателя, и потому князь вагров и словен занимал часть помещений в чужом доме, доставляя, наверное, хозяевам, немало хлопот и бессонных ночей, потому что сам князь Бравлин Второй вообще непонятно когда спал, и неизвестно, спал ли вообще… К нему приходили и приезжали по делам или с докладами в любое время суток, часто даже среди ночи, и никто еще не заставал Бравлина спящим. И даже ночью он был окружен людьми, которые с ним советовались. И потому Гостомысл поспешил не к себе, где Прилюда, наверное, волновалась, дожидаясь мужа, и зная, что все уже вернулись, а его нет. И что только, наверное, своим женским беспокойным умом не передумала. Хотя должна была бы догадаться, случись что с ним, с Гостомыслом, ей бы уже сообщили. Но сам Гостомысл, понимая все это, опять не домой поехал, а к князю Бравлину. Дела были важнее всего.
– Рад, что ты так быстро вернулся, – встретил Бравлин Гостомысла рукопожатием, хотя они только недавно расстались. – Я не думал, что раньше утра появишься. Рассказывай, и спеши к жене. Она уже присылала человека, спросить про тебя…
– Переживает. Все же на сечу поехал… – отметил и князь-посадник с улыбкой.
Бравлин собственноручно открыл дверь в свою рабочую горницу, и даже дверь сам придержал, пропуская князя-посадника. Не стал дожидаться, когда подскочит дворовый человек, и сделает то, что в его обязанности входит. Гостомысл вошел, и сразу прошел к рабочему столу князя, как обычно, заваленному бумагами. Бравлин прошел следом, сел за стол, показав князю-посаднику на широкую скамью. На столе стояло два светеца. Еще три светеца с зажженными лучинами висели на стене по левую сторону от Бравлина[129]
.– Как встретили? Сильно рады были?
– Были рады возможности почесать свои неприлично длинные языки, и попробовать натравить меня на тебя, княже. В этом они видят, мне кажется, свою главную задачу. Все остальное – мелкие текучие жизненные ситуации.
Бравлин поморщился, показывая свое отношение к услышанному.
– Получилось у них?
– На мой взгляд, не очень. Но попытки не оставили. Хотя покинул я их недовольными. Особенно воеводу Блажена, которому сотник Русалко в глаза сказал, что тот ничего в военном деле не смыслит. А правда глаза больнее ножа ката колет. Вот воевода и оскорбился…
– А что Блажену-то от нас требуется? Он что, право голоса при князе Здравене имеет?
– Сам Блажен так, видимо, считает. Когда я со Здравенем и Ворошилой начал обсуждать условия аренды пленников, Блажен все со своими вопросами и подсказками лез. Правда, его ни я, ни Ворошила со Здравенем не слушали. Они уже привыкли к нему, а меня Блажен так раздражал, что я готов уже был попросить Русалко вывести воеводу на лестницу. Едва удержался.
– И то хорошо, что удержался. Нам с соседями сейчас ругаться не след. Нам надо деловые отношения налаживать. Эти отношения и нам, и им выгодны. Я сам уже много лет назад усвоил простую истину, и тебя, человеку молодому, рекомендую тоже ее усвоить. Извини уж за нравоучение. Война и даже просто ругань только отнимают – жизни, возможности и все другое. А дружеские отношения только дают, только увеличивают имение. Мы все можем быть разными. Мы все можем по-своему смотреть на мир и друг на друга, сосед на соседа, родственник на родственника. И у каждого будет свое мнение. Но хорошо мы будем жить только тогда, когда всем будет хорошо. Не тогда, когда у другого отнимем, а тогда, когда будем сами давать – плоды своего труда, своего разума. Это не мои мысли. Это мысли аббата Алкуина, ближайшего советника Карла Каролинга. Жалко, Карл не всегда к этим советам прислушивается.
– Да. Спасибо, княже, за нравоучение. Я постараюсь усвоить урок Алкуина. Я и налаживал отношения, как ты говоришь, а Блажену сказал просто, что окажись сейчас на моем месте мой покойный батюшка, воевода научился бы молчать до конца дней своих. Он понял, и замолчал. Не знаю, надолго ли. Но нам больше не мешал.
– Так о чем договорились?
Гостомысл тянул паузу, потом назвал сумму.