След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– Оплата, как вы все сами должны понимать, не может быть великой. Новгороду просто будет нечем платить, если вы назначите непомерную сумму. В этом случае мы предпочтем отказаться, и обойтись своими силами.

– Так что князь Бравлин нам предлагает? – стоял на своем Ворошила.

– Князь Бравлин ждет вашего предложения. И тогда уже начнется, вероятно, торговля.

– А вообще-то оплата труда строителей города должна входить в ведение посадника Новгорода, – князь Здравень все же постарался вставить острую иголку в разговор, чтобы задеть Гостомысла за живой нерв. – Или Бравлин отобрал у посадского совета все финансовые полномочия?

– Я стал посадником только вчера, и еще не успел вникнуть во все дела совета. Знаю только, что посадская казна пуста. А княжескую казну своего батюшки Буривоя я добровольно передал князю Бравлину, чтобы он распоряжался ею на благо Новгорода, – сделав ударение на слове «добровольно», Гостомысл сразу отмел все попытки поссорить его с князем Новгорода. И Здравень не стал ждать ответа на свой вопрос, и приложился к баклажке с медом.

– Но Бравлин должен понимать, княже, – продолжил тем временем Ворошила, – что оплата за труд рабов, во-первых, не должна идти в убыток Русе, во-вторых, мы хотели бы вести все расчеты через посадский совет нашего княжества. Чтобы оплата шла не каждому человеку по отдельности, а сразу и гуртом за всех. А уж посадский совет со своими людьми разберется и расплатится. И все будут довольны.

Ворошила желал и здесь поиметь выгоду. Он много лет руководил всеми торговыми делами Русы, и рассчитывал на этом поприще обыграть молодого посадника Новгорода. Но Гостомысл помыслы Ворошилы, казалось, в его взгляде читал.

– Я думаю, это законное желание. Но тогда следует участь, что скоповый расчет всегда требует скидки. И чем больше скоп, тем больше скидка.

Посадник Русы от таких слов даже икнул. Он рассчитывал обвести вокруг пальца этого молодого посадника Новгорода, но тот, оказалось, тоже что-то понимает в торговых делах. Значит, следует торговаться.

– Ну что, тогда садись за стол, выпей меда, и будем торговаться…

* * *

Возвращался в Новгород князь-посадник уже в темноте. Где-то на берегу Ильмень-моря выли волки. Видимо, стая в поисках добычи разбрелась далеко по берегу, и перекликалась на своем, волчьем языке, только одним волкам и понятном. Но позади Гостомысла скакал сотник Русалко с десятком стрельцов, и волчья стая была им не страшна. Стрельцы даже в темноте быстро уничтожили бы всю стаю. Небо было чистым. Луна и звезды светили ярко. И любой зверь заметен был бы издали.

– Это, случаем, не друзья конунга Оборотня, – догнав князя-посадника, Русалко кивнул в сторону берега.

Все прекрасно знали по слухам, что конунг Эйстейн Оборотень часто пугал своих противников собственной связью с дикими волками, обещая, что волки уничтожат того, кто задумает против него недоброе. Но жить среди лесов, населенных волками, словене давно привыкли, и не боялись даже ведмедей, с которыми одним ударом расправлялся князь Буривой, и уж тем более, мало внимания обращали на привычных серых хищников, хотя порой среди них встречались настоящие великаны[128]. Волки доставляли проблему только жителям небольших поселений и деревень, к городам же подходили близко только в пору общих бед. Впрочем, сейчас Новгород постигла общая беда, и люди постоянно работали в лесу, рискуя стать добычей серых хищников. Но пока о нападении на людей слышно не было. А говорить про себя конунг мог все, что ему угодно. Сам князь-посадник Гостомысл мало обращал внимания на эти разговоры, считая, что человек, убивший волка, и напяливший на себя волчью шкуру, не может быть другим волкам другом, которого они будут защищать, потому что друг никогда не убивает друга. Более того, сами волки никогда не убивают себе подобных. Это знал каждый охотник.