Выехали сразу, чтобы не тянуть время с похоронами. Женщины за время поездки княжича должны были подготовить Велибору к отправлению в последний путь. Но в дороге Гостомысл даже коня не гнал. Да и гнать его на этой дороге было сложно. Из леса тащили бревно за бревном, и иногда приходилось даже загонять своего коня в сугроб, чтобы пропустить рабочего лося. И именно из-за медленности своего передвижения Гостомысл издалека обратил внимание на всадника, что все же гнал коня по той же дороге, только им навстречу. И крикам и, видимо, требовал, чтобы ему освободили дорогу. Но гнал он дальше поворота дороги в основной рабочий лес, там, где передвижение еще не сильно затрудняли лоси. Именно там, сразу за поворотом, они и встретились. И княжич без удивления посмотрел на боярина Самоху, поскольку предполагал, что Самоха в Перынь отправится, и даже предполагал, зачем боярин туда поедет. Удивление вызвало только то, что поехал Самоха не в своих привычных санях, а верхом. Но, видимо, слишком торопился. Все-таки скорость саней не может сравниться со скоростью верховой лошади. И так торопился в капище, что, разогнавшись, не мог себя унять, и назад торопился точно так же, хотя, вполне вероятно, что, напуганный Гостомыслом, он еще что-то и сделать хотел. Но выглядел Самоха уже почти довольным, и даже могучие синяки под его глазами не так угрюмо светились, как раньше.
Однако, узнав княжича, боярин остановил коня, тяжело и неуклюже соскочил на землю, и замер в поклоне, хотя соболью шапку не снял, как делают это простые люди при виде знатного человека. Но вид его показывал смирение и уважение.
– Дозволь спросить, княже, куда путь держишь?
– Здесь одна дорога. Стало быть, как и ты, в Перынь.
– А что за надобность у тебя в Перыни?
– А я что, докладывать тебе обязан? – возмутился Гостомысл, хотя и понимал, откуда растут ноги у смелости боярина. Тот, скорее всего, просто опасался, что волхв Беридраг может что-то рассказать княжичу такое, что может вызвать вопросы, на которые так просто ответить будет невозможно. Боярин рассчитывал, что ему следует только до завтрашнего дня время протянуть, показывая свое уважение к Гостомыслу. А потом, когда князь будет другой, а сам Самоха, как он рассчитывал, станет посадником, то есть, главой посадского совета, он уже будет иметь равные права с княжичем, сыном бывшего князя, и тогда тот уже не посмеет грозить боярину веревкой. Но Гостомысл лучше Самохи знал, что должно произойти на следующий день, он подробно все обговорил с Бравлином. И даже знал, что с какого конца будут на вече выкрикивать выборные представители. С этими людьми, целый день на это потратив, беседовали князь Бравлин Второй и княжич Гостомысл. И Результат вече был им двоим хорошо известен. Даже лучше, чем боярину Самохе, который кучу денег потратил на подготовку этого события. Частично он был известен и и стоящим за Самохой посаднику Русы Ворошиле и князю Русы Здравеню. Но они не ожидают того, что произойдет в действительности. Они ожидают раздора среди словен и вагров, может быть, даже кровавой сечи, но раздора не будет. Князь с княжичем хорошо подготовились, чтобы не допустить этого. И людей своих настроили, и что объявить на вече тоже знали. Соответствующим образом подготовлена была и городская стража.
– Так я спрашиваю тебя, боярин, ты, никак, считаешь, что я обязан перед тобой отчитываться? Что за надобность у меня куда-то ехать… А вот захочу, и на тебя поеду, и конем потопчу, чтобы неумных вопросов не задавал…
Гостомысл тронул бока коня пятками, и послушный боевой конь, приученный повиноваться, двинулся прямо на боярина своей широкой грудью. Так, что Самоха вынужден был повод своего коня бросить, и в сугроб заскочить.
– Что ты… Что ты, княжич… Я же так спросил, для поддержания разговора…
– Ты лучше подумай, что будешь духу Буривоя говорить, когда он в следующий раз тебя навестит, и оденет тебе веревку на шею.
Гостомысл не стал дольше задерживаться, и направил своего коня по дороге в сторону Перыни. Конь боярина, не боевой и плохо обученный, не стал без повода стоять на месте, а поспешил проскочить между стрельцами, и помчаться в сторону стены Людиного конца, которая еще виднелась вдали. Но кто-то из работных людей, сидя верхом на лосе, посмотрев через плечо назад, направил свое животное поперек дороги вместе с бревном. И конь боярина остановился. Оглянувшись, Гостомысл увидел, как Самоха выкарабкался на четвереньках из сугроба, и побежал по дороге, придерживая двумя руками полы своей богатой шубы. Без мешка с золотом, которое, видимо, осталось в капище, бежать боярину было не так тяжело, но сильно мешал предмет боярской гордости – собственный живот…