След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

– И бояре, и купцы, и богатые кормчие, которые по несколько лодок имеют. Подожди пару дней. Дай им только спохватиться. Если ты здесь обосновался, скоро весь город будет заселен. Все сюда двинут, к князю поближе. И из Руйгарда, и из Ральсвика, и из Арконы, и даже из Штржелово сюда переселятся. Больше всего волхв Вандал будет страдать. Он любит, чтобы все вокруг него вертелись. А они убегут… Вандал и сам бы убежал, да у него храм там. Не бросишь его. Но волхвы его, я думаю, могут и сюда перебраться. Духослав их под свое крыло примет… Когда прежний князь, когда он здесь был, приезжал на седмицу сюда из Арконы, город был полон людей, не протолкнешься, бывает, на торжище…

– А что постоянно здесь не живут? – все же не понимал Войномир. – Дома просторные…

– Весь остров морем кормится. Дела у всех с морем связаны. А здесь до моря три часа пути. Потому все ближе к своим бухтам сидят. Наших бояр не каждая лошадь выдержит. Да и сами они жирок растрясать не любят. Даже в возке… Их больше в носилках таскают. А в носилках до моря – это пять часов дороги. Дальний путь для них. А если дело следует срочно решить! Вот и не часто ездят. Но теперь-то приедут…

В дверь постучали. Войномир уже научился по стуку различать, когда приходит молодой долговязый глашатный Драган, когда управляющий Дворцом Вешняк. В этот раз пришел глашатный. И князь позвал:

– Заходи, чай не заперто…

Вообще-то без стука в дверь глашатный заходит только в большой зал или в столовую, когда требуется торжественно представить кого-то прибывшего. В малых горницах всегда полагается перед входом стучать, поскольку хозяин может быть занят чем-то важным, что не предназначено для чужих глаз и ушей. Да в малых горницах обычно и представления не производится. Это делается только тогда, когда люди, пришедшие на прием, бывают князю не знакомы или он просто никого в этот момент не ждет. Или же глашатный не знает, примет князь человека или откажется от разговора.

В малой горнице глашатный Драган даже посохом своим в пол стучать не стал. Просто сказал низким басом, неестественно напрягая при этом горло:

– Глава боярского совета боярин Берест!

Боярин, несмотря на свой объемный живот, войдя, почтительно поклонился, коснувшись рукой пола, отчего его круглая, отороченная редким черным соболем шапка чуть не упала с головы. Но боярам-советникам боярской думы разрешалось не снимать в присутствии князя шапку, как и воям разрешалось не снимать шлемы.

– Присаживайся, боярин. Мы тут задержались с собеседованием, потому с другими боярами пока близко знакомиться не будем. Только с тобой и поговорим, поскольку ты лицо важное и всеми уважаемое.

– Был… – сказал боярин, и все поняли, что волхв Духослав уже разнес весть о смене власти в боярской думе.

– У Духослава болтливый язык, – сделал вывод князь Войномир. – Он всегда такой? При нем нельзя говорить о серьезных вещах?

– Нет. Он не болтливый человек. И он не всем сообщил. Только мне. Мы с Духославом давние приятели. Приятеля всегда предупредить следует. Я так понимаю. Чтобы потом не ударило в голову сообщение.

– А там, внизу – не ударило? – спросил волхв Ставр, хорошо знающий и Духослава, и Береста. – Какая разница, где ударит…

Ставр с воеводой Славером сидели в уголке под книжными стеллажами.

Берест посмотрел на волхва-разведчика хмуро.

– И там ударило. Даже в голову боль вступила. И дар речи на время пропал. Но там мне и говорить было не с кем, а здесь, когда князь спрашивать будет, дар речи нужен.

– И что ты скажешь на назначение воеводы Славера бургграфом?

– Я не знаком с воеводой, и ничего не могу сказать. Могу сказать только за себя, что я сожалею, все-таки столько лет верой и правдой служил, а теперь оказался не нужен. Конечно, мне обидно. Но я, княже, со своей обидой справлюсь. Удалюсь, с твоего разрешения, в свое загородное имение, буду урожай зерна собирать, телят и свиней выращивать. Там заботами по хозяйству свою обиду и утешу. Возражать я не могу, не дано мне права на возражение. Я смиряюсь…

– Тебе, боярин, сколько годков-то уже? – спросил князь-воевода.

– Мама моя говорит, что через месяц будет семь десятков лет, как она меня родила…

– Нечто мать еще жива?

– Жива еще, слава Макоши[113]…

– Сколько же ей годков?

– Два десятка было, когда я на свет появился. Стало быть, будет девять десятков. Но ничего, пока здорова, верхом много скачет…

– Ладно, передай от нас от всех пожелание здоровья своей матери, но в загородное имение пока не спеши. Твой опыт нам и здесь понадобится. А назначение бургграфа Славера я тебе сейчас объясню. Ты сам, Берест, хорошо знаешь, что порядка на Руяне нет. Кто что хочет, тот то и делает. Каждый сам себя властью считает. Есть такое?

– Есть такое… – со вздохом согласился Берест.

– Исправлять это требуется. Причем, очень жестко исправлять. Железной рукой, которой у тебя нет. А у Славера есть. Ты здесь давно…

– Я здесь родился.

– Тем более. У тебя кругом родня и друзья. Будешь ты их вешать, если они виноваты?

– Да как можно, друзей-то…