След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

Свеи, видимо, задерживались из-за того, что три десятка стрельцов, посланные сотником Русалко в сторону Ладоги, уже перестреляли свейскую разведку. Потеряв всех своих разведчиков, конунг Эйстейн Оборотень, видимо, догадался, что словене приготовились к его встрече. О присутствии организованных и стойких в бою вагров он, возможно, не знал, как и не знал, что на погорелых останках Славена вырастает Новгород, и стремился уничтожить то, что от города осталось, не рассчитывая в отсутствие стен встретить сильное сопротивление. Сопротивление, конечно, могут оказать варяги-русы, защищающие свою столицу. Но их слишком мало, чтобы выстоять против сильной армии конунга. И они рассеяны не только по окрестностям Ильмень-моря, но и по Бьярмии. Так, видимо, Оборотень и размышлял. И считал, что после сожжения Русой Славена еще слишком сильна обида одних на других, чтобы они составили единое войско. А гибель разведки только злила конунга, но остановить его не могла. Злость всегда взывает к отмщению. И никогда злость не становится надежным помощником в бою. Она может вызвать ярость. Но ярость ярости тоже рознь. Бывает ярость, происходящая от необузданности страстей, от кровавой жадности, а бывает ярость справедливая, такая, какая была сейчас у объединенного войска словен, русов и вагров, которые защищали не только себя, но и своих жен, своих детей, своих друзей, просто соседей, защищали от чужой мощной алчности. Такая ярость не знает преград, и способна победить любую злобность. Но инстинкты хищников у всех скандинавских народов всегда были сильно развиты. Даже сильнее, чем чувство самосохранения. И скандинавы приходили к славянам снова и снова. Уже много раз бывали биты и даже полностью перебиты. Но каждый новый конунг считал предыдущего неудачником, и верил в свою звезду. И расплачивался за это жизнью. Бывало, что и своей, если не успевал убежать. А убегать свеи всегда умели хорошо. Чаще конунги расплачивались жизнями своих солдат, которых они просто бросали после поражения в чужой стране, спасаясь сами. Солдаты или погибали, или попадали в плен. У славян не было работорговли. Рабство было, но работорговлей они брезговали. Считали это недостойным человека занятием. А пленников брали себе в рабство сроком на десять лет, чтобы успели окупить тот ущерб, что успели нанести. Это считалось справедливым. При этом рабы жили в семьях почти на равных правах с другими членами. И, по окончанию десятилетнего срока, имели право свободно уйти, куда желают. Но могли и остаться в той семье, где прожили десять лет. Для этого только требовалось согласие самой семьи. И многие оставались. Они к людям привыкли, и люди к ним привыкли. И все относились друг к другу по-доброму. Даже свеи, простые люди, были, по сути своей, точно такими же людьми, как славяне, и мало чем отличались, кроме привычек, от которых они быстро отвыкали. На захватническую войну их вели конунги. Войны всегда приходят от правителей, хотя страдают от них простые люди. Это известно во все века. И потом уже, вместе со славянами, бывшие рабы вставали против нового нашествия своих соплеменников с оружием в руках. Но теперь они с той же яростью, что была и в славянах, защищали свой новый дом. И это была справедливая победная ярость. Бывшие свеи, бывшие алчные захватчики, через десять лет сами становились среди славян славянами.