След Сокола. Книга третья. Том первый. Новый град великий

Стрельцы работать умели всегда, и обычно не опаздывали. Стоило сотнику Русалко подать в берестяной рожок короткий сигнал, из-за чего сам он задержался с тем, чтобы послать первую стрелу, как тетивы семи десятков стрельцов его сотни застучали по накладкам на левой руке. Как и распорядился сотник, били сначала по всадникам, по тем, кто оставался в седле. Почки одновременно упали с коней два сопровождающих самого конунга знатных, судя по золоченым доспехам, воина, но Оборотня никто не трогал. Это играло на его имидж. Конунг любил придать себе мистическую таинственность, и всегда говорил, что он заговорен от любого оружия. Но заговоренным он оставался недолго. Пока стрельцы расстреливали конников в передних рядах, чтобы потом переключиться на спешившихся, чьи кони оказались крепко-накрепко привязанными к стволам деревьев в засеке, причем такими узлами, развязать которые было не просто, следовательно, и быстро уйти из зоны обстрела воины не могли, сам сотник неторопливо прицелился, и пробил голову поднятому на дыбы коню конунга. Красивый конь рухнул сразу. И Русалко стало жалко бедное животное, которое вовсе не виновато в том, что его облюбовал для себя конунг Эйстейн. Но теперь уже и сам Оборотень потерял возможность убежать. Он попытался было рвануться к первым рядам конников, которые, в большинстве своему, уже лежали на земле в самых разнообразных позах, в которых их застигли смертоносные стрелы. Но кони этих убитых всадников оставались пока еще там же. Одни из них пугались запаха крови, другие пьянились им, третьих хозяева, сами упавшие, в судорожно сжатой руке по-прежнему держали за повод, хотя боевой конь им был уже не нужен. Конунг не выбирал. Он вскочил на первого же коня, что оказался под его рукой. И тут же стрела Русалко свалила и этого коня. Ловкость Эйстейн проявил такую же, какую демонстрируют бродячие акробаты, выступающие на ярмарках. Он не просто соскочил с убитого коня, он сделал только один шаг, толкнулся ногой, и уже оказался в седле третьего. Но и третьего коня нашла стрела сотника. Тут только Эйстейн, видимо, понял, что идет охота персонально на него. Он, оставшись пешим, выхватил из ножен длинный меч, который держал двумя руками, и начал махать им перед собой. Движения эти были непонятными и даже нелепыми, потому что перед конунгом не было противников. И только сотник Русалко, наблюдающий за Оборотнем пристально, понял, что волчья шкура на шлеме и на спине конунга сдвинулась с места крепления, и закрыла видимость. Оборотень думал, что на него нападают, и отбивался от такой возможности, как мог. И даже сам не понял, что меч его поразил двух воинов его же полка из тех, что пытались растащить стволы в засеке. Меч был, видимо, хороший, и рассекал доспехи без проблем.

А стрельцы тем временем расстреливали уже скачущую к повороту колонну конницы. В трусости свеев обвинить было трудно. Они неплохо воевали всегда, но не больше. Отваги и самоотверженности никогда не показывали. А в данной ситуации им даже воевать было не с кем, кроме поваленных на дорогу и вокруг дороги деревьев, которые накрывали друг друга под разными углами, переплетались ветвями, приобретая общую несдвижную с места тяжеленную массу. А откуда летели стрелы, поражающие свейскую тяжелую конницу, понять было невозможно. Человеческий глаз не видит стрелу в полете, и расстояние было не такое, чтобы полет этот заканчивался, и стрела теряла силу и скорость. Но задние ряды колонны при этом не знали, что происходит впереди. Шум стоял невообразимый, шум и людских голосов, и ржание коней, и звон металла. И легко можно было подумать, что идет бой. И воины задних рядов рвались в схватку, чтобы поддержать товарищей своей силой и своим оружием. В итоге напирающие из задних рядов и убегающие из передних столкнулись в середине, где тоже ничего понять не могли, и образовали «пробку», перекрыв пути отступления.