Следопыт

Махтум быстро поднялся, умылся, выпил пиалу чая. Когда он уходил, Акнур попросила:

— Махтум, ты меня освободи от работы, пока не пройдет семь дней со дня его кончины.

— Хорошо, Акнур.

— Сегодня третий день. Где же я найду барана?

— У меня есть старая овца, по пути на работу я тебе ее приведу. Кого-нибудь попроси, чтобы зарезали, а мне нужно в поле.

— Спасибо. Я потом расплачусь. А вечером приведи Ходжакули, с ним веселее.

Акнур накинула пуренджек и соблюдала траур по мужу все сорок дней. С нею почти всегда находился маленький Ходжакули. Незнакомые люди думали, что он ее сын. И сам малыш называл ее «мама».

Махтум старался пореже к ней заходить. Опасался, чтобы о такой чистой женщине, как Акнур, не поползли грязные слухи.

Время траура давно миновало. Заткнув за пояс конец старенького платка, наброшенного на голову, Акнур пропалывает хлопчатник, взрыхляет почву. К вечеру колхозники стали расходиться.

«Сегодня мне не надо печь чурек, можно и попозже вернуться. Ходжакули-джан теперь и сам может приходить домой. Достанет игрушки и начнет возиться с ними на полу. Поминки по Молла я справила. В писании сказано: «Умрет муж, жена свободна». Как говорит Набат, и я могу теперь выйти за кого хочу. Ай, нет, стыдно. Да и что я видела от первого замужества?..

Махтум, конечно, славный джигит. Старается не подавать виду, что любит меня. А как же это я из рода святых могу выйти за простого смертного? Наверно, грех».

— Не переутомляйся, Акнур! — тихо прозвучал знакомый голос.

Женщина вздрогнула.

— Ой, Махтум, это вы? Спасибо. Решила закончить начатый ряд.

— Ладно. Заканчивайте. Но я сегодня попозже хотел бы к вам придти. Нужно поговорить.

— Хорошо, приходите… — зарделась она.

«О чем же он собирается говорить со мной?» — растерянно подумала женщина, сама еще не зная, радуется ли она или боится этой встречи. Посмотрела вслед уходящему Махтуму. Ей почему-то расхотелось работать. Неужели сделает предложение? Лучше я пойду домой и немного приготовлюсь к его приходу, сварю обед…»

Акнур подогрела в самоваре воду и выкупалась в большом тазу. Вымыла длинные черные волосы, аккуратно их причесала, заплела в косички и накинула на голову синий шелковый платок. Надела новенькое платье из кетени. Нарядилась как на свадьбу.

Растопила масло, бросила в казан мясо, лук, морковь… Рис положила позже. Все время поддерживала огонь в самоваре.

Ждет… Мысленно представляет облик Махтума. Высокий, смуглолицый, богатырского сложения. Одним словом, пальван. Глаза темные, как ночь. Зубы ровные, белые. Густые черные волосы всегда аккуратно зачесаны.

Сколько лет она безвыходно просидела в доме, когда был жив муж. Теперь — свободна. Может выйти за того, кто ей по душе. У Акнур нет близких родственников. Родители давно померли. Никто не станет возражать, вмешиваться в ее дела.

Покормила и уложила Ходжакули. В большой комнате постелила красивые ковры. Бросила на них подушки. На дастархане — свежий чурек, пиалушки. «Открою-ка я калитку. Пусть среди ночи не будет слышно стука. Неудобно. Соседка Товшан может разнести недобрые слухи». Подошла и отодвинула крючок на калитке. Выглянула, никто не идет. Вернулась в дом, Прислушалась. «Интересно, как он начнет разговор? Неужели прямо и открыто скажет: «Выходи за меня замуж!».

Вроде кто-то вошел во двор. Акнур поднялась. Нетерпеливо встала у двери. Сердечко стало биться часто-часто. Она и сама не знает, радуется или грустит… Только стоит вся напряженная, как птица, готовая вспорхнуть.

По приближающимся шагам догадалась, что это Махтум. Осторожно открыла дверь в комнату.

— Можно войти?

Растерявшаяся Акнур даже не ответила на вопрос, только и произнесла: «Махтум». Собственный голос как-то странно зазвенел в ушах.

Рукава белой сорочки закатаны до самых локтей, как у пальвана, приготовившегося к схватке.

— Я, кажется, заставил ждать.

— Ничего, проходите, садитесь! — не показывая радости, сказала она.

Махтум снял обувь и шагнул на ковер. В открытую дверь увидел спящего в соседней комнате Ходжакули. «Какая умная женщина, не дает ребенку почувствовать, что у него нет матери. А что если скажет: не пойду за тебя! Вроде она говорила, если будет человек не из святого рода, я за него не выйду. Бедняжка так воспитана. Акнур ни в чем не виновата. Если бы она раньше пришла в колхоз, может быть, и вела бы себя по-иному… Но другой такой чуткой мне не сыскать. А что если соврать? Сказать, что мой род ведет начало тоже от махтумов, что он могущественный и святой».

— Чего же вы стоите, присаживайтесь к дастархану, — нарушила ход его раздумий Акнур.

Махтуму стало смешно от собственных мыслей, и, опустившись на ковер, он принялся переливать чай.

«Когда нет поблизости собеседника, порою сам своим мыслям улыбаешься, — подумала она, глядя на гостя. — Наверное, я долго задержалась во дворе», — и, словно извиняясь, подошла к гостю:

— Вы, наверное, устали, прилягте немного.

Он отпил глоток чаю и поднял глаза на хозяйку: