Следы ангела

…Электрички метро разгоняли спертый воздух, хлопали дверьми и подгоняли изнеможенных пассажиров бодрыми криками машинистов.

Слава был уверен, что дождется ту, ради которой пришел. День ждать. Два ждать. Хоть триста дней. Глупо искать спичку в горящем здании. Но другого выхода нет. Созерцал бесконечность человеческих тел, молился на потолок, ежился от сквозняка, глох от скрежета поездов…

…Но вот открылись двери тысячного вагона. И среди безликих голов замелькал синий берет…

«Следующая станция Новоясеневская». Равнодушный женский голос сменился шипеньем и громом…

Она прошла, не заметив, как он упал спиной на деревянную скамью.

– Молодой человек! – побежала к обмякшему пассажиру старушка в спортивной шапочке и, не дождавшись ответа, коснулась его руки. Серый шарф шелком съехал с запястья.

– Господи… – вздрогнула женщина.

Вместе с ней вздрогнула станция. Кто-то в белом пролетел над головами и нырнул в туннель вслед за ветром.

Катя, дочь прохожего

…Мне было пять лет, маленькая, белесая, с глазами-планетами, такими же голубыми, носик при этом маленький, кнопка… Но я не о себе, не о том, как выглядела…

Так вот, мне было пять лет. Я помню сон, который мне снился в ту ночь, представляете? Как я бегу за косолапым мишкой, а мишка плачет, что его все дразнят, плачет и бежит. И я за ним. Мы пришли к нему домой: медведи меня даже не заметили, я спряталась под столом, что у входа стоял, сижу, слушаю. А мишка… Там все, как в том стихотворении, помните, «Шишки собирает, песенки поет»? Те несколько строчек, что все знают с детства – это еще не все стихотворение. Ну, Вы-то писатель, вы знаете. О чем это я опять? Все не в тему. Господи, почему меня косит от мысли. Попробую писать ровнее. Вы уж простите.

Мне было пять лет, в тот день я крепко спала, видела сон про косолапого мишку, и вдруг гром, прямо во сне. Я от страха подскочила в своей кроватке. Смотрю – вся комната в янтаре, и цвет этот огненный волнами по стенам. Я думала – сон это: может, дом у медведей загорелся, но где же Мишка? Встала с кровати, пошла к окну, а там – за окном – одно голимое пламя. И вот вижу – горит ларек, в котором я обычно жвачку покупаю у тети Любы – жвачку и «Юппи» – что же, думаю, такое? Любопытная была, все говорили – девка далеко пойдет. И вот я уже выбегаю из квартиры и – прямиком прямо в огонь, узнать хотелось, наверное, про тетю Любу – жива она, или погибла. Но до киоска не добежала, меня пожарный схватил за шею, отвел от пожара к толпе зевак. А там соседи уж собрались, все обсуждают взрыв киоска – мафия опять хулиганит, зла на них не хватает.

И одна из теток, женщина лет сорока, мне до этого не знакомая, в белом, как сейчас помню, шарфе, хотя лето было, подходит ко мне, берет на руки.

– Ты чья? Кто ты? – спрашивает меня.

– Я мамина, – отвечаю, а что еще отвечать – глупый вопрос.

– А где твоя мама? – спрашивает она меня снова.

Тут я заревела, потому что сама не знала, где мама. Она часто не приходила домой, я привыкла засыпать без нее.

– А где папа твой? Кто у тебя папа? – не унималась тетка.

А я тогда это слово в первый раз услышала. «Папа». Я даже повторила его вслух «Папа». Как необычно звучит!

– Папа, папа, – женщина гладила меня по волосам. – Ты чья дочь?

Тут я опять в слезы. Помню, что догадалась умом своим детским, что раз спрашивают про какого-то папу, значит, он должен быть, а у меня его нет, это получается у меня чего-то нет, что есть у других. Обидно же.

Долго рыдала я на руках у незнакомки, уж и пожар потушили, пожарные пошли завалы разбирать, один из них крикнул: «Здесь». Что здесь, я тогда так и не поняла и не увидела – ко мне соседка тетя Нина подошла, рукой своей влажной глаза закрыла.

– Нечего тебе тут смотреть, пошли домой.

И взяв меня у незнакомой тетки, быстро понесла к нашему подъезду.

– А тетя Люба? – спросила я сквозь слезы по пути.

– Погибла тетя Люба, мафия сожгла, будь они все прокляты…

Помню еще в ту ночь, когда меня тетя Нина до квартиры донесла, на пол поставила, я спросила у нее.

– А чья я дочь? А?

Но тетя Нина ничего не ответила, вздохнула, почему-то перекрестила меня и ушла, даже не пожелав спокойной ночи.

На следующий день я встала рано утром, мама моя была уже дома, спала, я растолкала ее и давай спрашивать: «А кто мой папа? Кто мой папа?» Она сначала отгоняла меня, материла, говорила, что нет у меня никакого отца, потом сказала, что сама не знает. А когда я уж совсем надоела ей своей настырностью, она ответила мне: «Папа. Да откуда знать мне? Мужик с улицы». И больше ничего не добавила.

С улицы так с улицы, я во двор. Дуреха. Давай ко всем прохожим мужчинам приставать: «Вы мой папа? Я ваша?»

Кто-то улыбался, кто-то денежку давал, кто-то матом крыл, кто-то молча проходил, а один – в кепке клетчатой – повел меня домой.

– Нечего тут людей пугать, пошли, сейчас тебе ремня дадут, – так строго сказал, но без злости, я даже не испугалась.