Следы ангела

А жила я как? Вы писатель, я вам расскажу, вдруг пригодится. Я коротко. У нас квартира была двухкомнатная. В одной маленькой комнате жила я, в другой – большой – мама со своими мужьями. Когда очередной такой муж бывал у нас, я старалась из комнаты не выходить. Потому что такое творилось в квартире! Пьянка в разгаре! Или в угаре! Музыка, скандал, посуда вдребезги, шкаф падает так, что трескаются окна даже в моей спальне. Потом затишье. В это время мать с сожителем спали. Я как раз могла выйти в туалет, или зайти на кухню, чтобы ухватить себе залитый водкой бутерброд, или соленый огурчик, или в лучшем случае – картошки всегда недоваренной, полусырой. А потом снова начиналось все в том же порядке – музыка, ругань, посуда и шкафы на пол, тишина, попытка поесть, чтобы успокоить рычащий на меня живот, иначе он не даст сделать уроки.

А сколько раз уроки я делала при свечах! Электричество отключали за неуплату. А у нас много свечей было, разных: толстых и тонких, цветных и белых, от бабушки, по-моему, остались, я их аккуратно на подоконнике хранила и жгла их. Потом возлюбленный мамкин шел и самовольно свет врубал, чего-то там химичил в счетчике. Раньше мужики все умели, даже самые пропащие.

Зимой особенно часто я без света сидела. Потому что всегда холодно было, и мы включали «козла». Это самодельный обогреватель, от него пробки вечно вылетали. И вот так в холодной темноте я читала учебники. Но мне даже как-то в кайф читалось.

Странное, может быть, сравнение, но мне вот так же в кайф бывает, когда я утром в церкви на клиросе пою, а еще прохладно, еще не надышали, свечи еще не накоптили тепло. А ты стоишь и ловишь каждой клеткой сквозняки и поешь. И знаешь точно – скоро тепло станет. И от этого, может, еще радость! В такие моменты я часто вспоминаю свое детство. Неплохое у меня было детство. Впрочем, говорю же, странные это все ассоциации.

…Был май, я седьмой класс заканчивала. Пришла со школы домой, задержалась что-то, стихи на Последний звонок разучивали, смотрю – мать трезвая, «Зов джунглей» смотрит. А из туалета дяденька выходит. Лицо, как говорится, не первой свежести, но в пиджаке. Чистенький такой, волосы длинные, ниже плеч. На меня глядит, загадочно улыбается. Прошел, сел рядом с мамой.

– Катя, ты уже взрослая девочка, – сказала мать. – Пора тебе отца своего узнать. Вот, явился, не запылился. Игрушек вон тебе купил. И книги. Ты же любишь читать.

А я стою и не верю своим ушам. Я время от времени спрашивала у мамы про отца, и у трезвой, и у пьяной, и с похмелья – у всякой спрашивала. Но она все одинаково отвечала – сама не знаю, не помню уже, какая разница, отвяжись, надо будет – найдется. И все в таком духе. Но все не находился, хотя мне очень надо было!

И вот нате, встречайте!

А он сидит на меня смотрит, пытается, вроде, что-то сказать, но не может. Волосы только свои рукой назад заглаживает, да вздыхает тяжело, словно не волосы, а траву против ветра гладил.

Стою, не знаю, что делать и что говорить.

– Ладно, потом наболтаетесь еще, – пообещала мама. – Иди к себе. Нам вдвоем посидеть надо.

Я ушла. Этот человек с волосами, который мой как бы папа, тем вечером со мной даже словом не обмолвился. Утром, когда я в школу собиралась, он чай пил на кухне, тоже ничего не сказал. Днем, когда я вернулась, он чинил шкаф, и только кряхтел, но меня как будто не заметил. Была бы я поменьше, я бы сама с ним заговорила, а тут, вроде, уже взрослая. Стеснялась.

Вечером к нам нагрянула милиция. Вернее сказать – участковый. Я у себя в комнате была, а родители с ним на кухне разговаривали.

– Я сказал – мы тебя лишим материнских прав, до тебя доходит, э? – участковый говорил так, будто словами плевался. Каждое произносил громко, быстро, дерзко.

– Что ты меня лишишь-то? Я мать – всем матерям мать, – по голосу мамы я поняла, что она в растерянности и даже напугана.

– Ты мне не чеши тут, мать она, бл…дь ты. У меня стопка жалоб от соседей. Притон, говорят. И – заберите дочку у нее, жалко девочку.

– Языки у них дырявые, вот и свистят всё, что не попадя. Какой у меня притон, сам посмотри все чисто, аккуратно. Как в этом, в раю. Я тебе говорю.

А мама в тот день и правда все вымыла, вымела. Да и папа ей помогал, прибивал, привинчивал, лампочки вкручивал. Для меня квартира наша, и правда, раем стала. Не врала мамка.

– И вообще мою девочку не трогают пускай. Она учится хорошо. Что им всем надо? Куда ее забрать? У них дети все снюхались давно. Моя умница. Хер им всем! – Мама заводилась, как после первых выпитых рюмок.

– Учится хорошо, да. Но это не твоя заслуга. Это тебе повезло, что дочь не в тебя пошла. В алкашню поганую. И ты мне тут пыль в глаза не пускай, – продолжал плеваться милиционер, – Убрано у нее все, а то я дурак, а то не знаю, в каком бардаке у тебя дочь живет! Собаки лучше живут. Все, я тебе сказал, я тебя лишу прав. Ты у меня доскешься.