Следы ангела

Ну, я на следующий день в храм наш побежала, храм новый, только что выстроенный на месте бывшей школы. Батюшки в нем не оказалось, уехал, я к бабкам, работницам, так мол и так, объясните сей феномен.

– А что тут объяснять-то, ты на себя посмотри, – одна из работниц мне отвечает.

– В смысле, на себя посмотри? – не поняла я.

– Ты же ангел, как есть настоящий ангел, – так прямо и сказала мне. – Вот тебе и подарено чудо. Да не просто так. Значит, знак это.

– А что бы это могло значить? – донимала я бабку.

– Я же не Бог, что ты меня спрашиваешь! Ходи в церковь, там, может, тебе и откроется, сама поймешь, – и бабка ушла от меня.

Так я стала ходить в церковь. Креститься мне не надо было, меня еще в детстве крестили. Зато многому пришлось учиться. Молитве, например. Да и – на жизнь смотреть по-другому. Оказалось вскоре – я это сама поняла – чтобы быть правильной христианкой, нужно хорошее образование. Без него многое не открывается. А тут как раз воскресную школу батюшка открыл, я записалась.

На одном из вечеров перед Рождеством, когда мы в школе устроили праздник, наш настоятель отец Илья услышал, как я пою, и пригласил по выходным петь на клиросе. Я, конечно, тут же согласилась. Я бы в будние дни пела, да только в то время уже работала – устроилась корректором в заводскую многотиражку. Взяли по блату, соседка тетя Нина похлопотала.

Работа мне нравилась. Тексты не сложные и, как правило, всегда грамотно написаны. В основном требовалось разглядеть опечатки, я справлялась, меня быстро приняли в коллектив.

И казалось, жизнь моя устроилась как нельзя лучше. Только одно время от времени саднило мне душу – я все хотела узнать, кто же мой отец? Чья я дочь? Жив ли он, кто он, какой он, нужна ли я ему? Мне от него ничего не надо было, только бы узнать хоть что-то о нем.

Молилась, просила Бога меня с отцом свети, хоть дать знак мне какой-то.

И тут наш выпускающий редактор – Павел Павлович, мужчина уже в годах, в седине, начал ко мне как-то по-особенному относиться. Называл меня лапочкой, деточкой, девочкой, угощал обедами, покупал мне чай, старался не нагружать работой, основной объем доставался сменщице – корректоры по полдня тогда работали. Я привязалась к нему как к родному. Все рассказывала ему, о себе, о Боге, о знакомых, о мыслях своих.

Он и сам часто спрашивал меня о моей жизни, о детстве, о студенчестве, и это были не дежурные вопросы, а пытливые, до мелочей его все интересовало. Я сначала списывала такое любопытство на его профессию – журналисты в режиме интервью общаются, вы-то знаете, вы же сам журналист.

Но как оказалось – Павел Павлович не просто так до меня допытывался…

Однажды он пришел ко мне домой. Без приглашения. Адрес, видимо, узнал в отделе кадров.

– Значит, здесь ты и живешь? – и, не дождавшись ответа: – Здесь мама умерла? Хорошая она была, ты не злись на нее.

У меня глаза на лоб.

– Вы что, были знакомы?

– Были.

– А как это? Когда вы познакомились?

Павел Павлович прошел на кухню, достал из пакета бутылку коньяка, шоколад.

– Я выпью. Ты, знаю, не принимаешь, а я выпью.

Сам достал стакан, но в него наливать не стал, прямо из горла отпил.

– Я раньше жил в этом же доме. Краснофлотская, 12. Правильно? В третьем подъезде. Маму твою с детства знаю – из одной песочницы. Да и в школу одну ходили. Хорошая девушка была. Что потом с ней стало – ума не приложу. Я уж потом слышал – слухи ходили – что спилась, прости Господи. Ну, да у каждого свои слабости. Не нам судить.

Теперь Павел Павлович наливал уже в стакан.

– А я сразу понял, когда тебя увидел, что ты ее дочь. Похожа, как две капли. Я ее такой и запомнил, вот как ты сейчас. Потому что потом я переехал, и мы больше не виделись.

Выпил.

– А отец твой кто, ты говоришь, не знаешь? – спросил он и почему-то закрыл глаза.

Я не отвечала, мне показалось, что сейчас наступает какая-то развязка. Это все от наводнивших наши экраны сериалов. Я вдруг вообразила себе, что Павел Павлович – мой отец и пришел мне об этом сообщить. Поэтому сейчас я ждала его признания: «Я твой отец, Кать. Прости меня».

И тут он начал говорить.

– И почему она не сказала тебе, чья ты? Может, сама не помнила? Да все она помнила, женщины такие вещи знают. Но, видать, была на то причина. Ты ее не осуждай, – помолчал, отломил дольку шоколада. – А ты знаешь, я ведь в твою маму влюблен был. Да-да, в старших классах. М-да… Жаль только, что так с ней и не переспал. Ну, пошли?

Я еще не успела осознать, что Павел Павлович все-таки не мой отец, а он сразу без перехода стал меня куда-то приглашать. Куда? Зачем?

– Куда пошли? – спросила я.

– Как куда?! – удивился он. – В кровать.

Я онемела. Не в смысле, что проглотила язык – мне казалось, что я всю кухню проглотила и запила крепким противным коньяком.

– Ну, пошли, давай, пошли. У меня мало времени, – торопил он.

Тут я пришла в себя, выплюнула кухню, и уже без всяких метафор плеснула в него коньяком. Я бы и бутылкой ударила – такая во мне в тот миг закипела злость, но Павел Павлович успел от меня отскочить.

– Ты что, дура? Я думал – ты не против!