Следы ангела

Когда мы с ним к нам зашли, мама моя у плиты стояла, макароны варила, глянула она на мужика-то этого и будто подменили ее. Побледнела вся, мне даже показалось, что и волосы у нее побелели. А у мужика рука дрогнула, за которую я держалась. Дрогнула и закаменела. И этот в кепке на маму долго смотрел – мне показалось, что уже вечер наступил.

– Ты, – тихо, не доверяя своему голосу, начла мама, но вскоре разошлась, – Ты кто такой? Ты? Урод! Что тебе от моей дочи надо?! Пошел вон отсюда! Скотина! Шваль! – И пошла с ложкой на нас. Мужик за меня спрятался.

– Заткнись! Ты что орешь, дура? – рот под кепкой широко разевался. – Эта твоя дочь, такая же дура, ходила ко всем приставала, не отец ли вы, не дочь ли я? Две придурошные!

– Я тебе таких придурошных покажу сейчас, на карьере найдут потом, – угрожать карьером в те времена было обычным делом.

– Да ты овца! Успокойся, тебе говорю, – кепка все продолжал закрываться от мамы мной. – Я тебе ее спас! Мало ли что могло случиться! Сама знаешь – детей вон на органы как сдают! Да что я тут тебе доказываю, пошли вы! – и его руки отпустили меня, но тут я оказалась в руках более крепких.

Мужчина тот уж давно хлопнул подъездной дверью, а мы на втором этаже жили и всегда слышали, как хлопала дверь в парадную… Тут мама и давай меня по лицу хлестать.

– Паршивка, тварь, зачем ты к мужикам пристаешь?

– Папу искала, – я не ревела тогда, я уже к тому времени к побоям относилась как к обязательному событию любого дня, я просто отвечала ей, даже как-то задираясь, – ты сама сказала – папа на улице, вот искала, ты чего? – и тут же рассказала про вчерашнее. – А вчера я на пожаре была, там тетя Люба сгорела живьем. Я была вчера там…

Вода с макаронами на плите закипела, запахло вареной бумагой… А мама на колени передо мной упала. Ох, как она рыдала тогда; точно так же рыдала соседка тетя Нина, когда ей сообщили, что ее сын погиб в Чечне. Это заглатывание воздуха гортанью и переламывание его, это слезы, это истерика, это такое горе-горевое, не дай Бог никому…

Рыдала мама и все прощения просила у меня, тогда первый и последний раз назвала она меня «Екатериной» и «мученицей» и все причитала и кланялась на угол. В том углу, говорили соседи, когда-то у нас стояла старая икона от бабушки, но ее у нас украли пьяницы какие-то, иногда на этот угол мама моя крестилась, и в этот раз тоже – как припадочная крестила себя и меня и что-то несуразное, сумасшедшее повторяла: «Что мне делать? Что делать? Прости. Екатерина, прости, из ада вывела и в ад я опять пошла. Прости, из ада выведи рабу Екатерину, сиротой не оставь, из ада рабу Божью…»

…Через неделю где-то это случилось в первый раз. Мама пришла под ночь пьяная с каким-то мужчиной, тоже датым, он держал в руке сникерс и банку кока-колы, в другой руке у него был железная банка с водкой – тогда в ларьках продавали такие.

– Кать, это твой отец, познакомься, – выпалила мне на получеловеческом языке мать.

– Привет, дочь! Я Толик, отец твой.

А он такой высокий был, мне почему-то показалось, что это столб какой-то со мной говорит, бетонный такой столб, каких вдоль дорог много. Я на него с недоверием гляжу – человек ли ты, или столб?

– Ну, ты чего, тварь? Иди, целуй, ты же искала отца, – так сказала мать, можно подумать, одолжение мне сделала. Но это я сейчас так говорю, вспоминая, а в тот момент я немного погодя бросилась со слезами на этого Толика, заслюнявила его всего, осопливела, облобызала. Он аж все банки из рук выронил. Стоит, не знает что делать. Гладить меня начал. По спине, по волосам. И вроде, тоже плакал, не помню точно уже.

В ту ночь я долго не спала – кукле своей единственной, в песочнице ее нашла, все рассказывала, что у нас с ней теперь есть свой папа, мы как все теперь, нам ничего не страшно, даже в темноте вдвоем оставаться. Счастливая была, детям и так-то для радости мало надо, а здесь целый папа!

Но на следующее утро отца в квартире не оказалось, а у мамы под глазом вскочил синяк.

– А где папа? – спросила я удивленно, ведь была уверена – теперь он навсегда рядом.

– Козел это, а не папа! Уйди! – вот и все. Я опять к кукле, в этот раз опять со слезами. К такой-то ко мне она уже привыкшая была.

Больше до самой школы мама мне пап не водила. Да и вообще мужиков мало было еще в ту пору у нас. Это уж когда она совсем спиваться стала, это как раз к классу моему второму, третьему, тогда у нас квартира в притон превратилась. Соседи так и называли, притон: «И как девочка в таком притоне живет?»