Следы помады. Тайная история XX века

Результатом — после того как де Голль сплотил голосующее большинство (после того как он изменил точку зрения на свой уход, в случае которого гражданская война была бы неминуема, в этом ситуационисты были с ним согласны), — стала образовательная реформа для студентов и повышение зарплаты рабочим. Если, как писал Рене Вьене, время потребления остановилось в мае, свободное время шло слишком быстро, чтобы его сохранить или овладеть им; почти мгновенно шум, который несколько недель казался началом нового языка, превратился в бормотание, и сегодня он читается с трудом.

Что же читается без труда, так это описание того, какой была повседневная жизнь во время короткого прекращения того, что почти каждый человек воспринимал за повседневность. В 1954 году Леттристский интернационал посвятил себя задаче максимально усовершенствовать развлечения, в 1968 году Ги Дебор, единственный член Ситуационистского интернационала, оставшийся с тех времён, оказался в силах признать это.

Общественное движение явилось переоткрытием коллективной и индивидуальной истории, осознанием возможности участия в истории, осознанием необратимости событий, ощущением, что «ничто не останется прежним»); люди оборачивались назад в изумлении на непривычную жизнь, которую они вели всего восьмью днями ранее… каждый повсюду чувствовал себя как дома. Распознанное желание диалога, полностью свободного выражения и стремление к настоящей общности обрели свою площадку в зданиях, открытых для встреч… блуждание множества эмиссаров и путешественников по Парижу, по всей стране, между оккупированными зданиями, заводами и собраниями несло в себе истинное осуществление коммуникации. Оккупационное движение, безусловно, было отрицанием отчуждённого труда; это был фестиваль, игра, подлинное присутствие людей и эпохи⁹⁰.

Во многих

Во многих из тех более чем трёхсот книг многие пытались высказать то же самое: в конце концов, они видели это, они делали это, они это пережили. Они пытались ухватиться за это, когда оно ускользало, — «…из всех лозунгов, написанных на стенах, — писал Дебор, — вероятно, самым прекрасным являлось простое “БЫСТРЕЕ”»⁹¹. Как о мгновенной иллюзии, об этом легко перестать думать, — легче даже, чем забыть. Как воплощение фантазий о новом городе, фантазий, которые были придуманы и выражены пятнадцать лет назад, это забыть было невозможно — и невозможно ни с чем сравнить. «Ничто не останется прежним» — лозунг оборачивается против тех, кто его использует, режет использующих напополам. «Годы проходят подобно мгновениям»⁹², — говорил Дебор за кадром в фильме «О прохождении нескольких человек через довольно краткий момент времени»: он говорил о 1953 годе. «То, что проживалось непосредственно, появляется вновь, застывшее в отдалении, запечатлённое во вкусах и иллюзиях эпохи и унесённое вместе с нею», — говорит человек голосом диктора новостей. Дебор говорит снова, а потом молодая женщина: «То, что должно быть отменено, продолжается, и наше разрушение продолжается вместе с ним… годы проходят, а мы ничего не изменили».

«Снова утро на тех же самых улицах», — говорит Дебор, показывая на экране рассвет. «Снова усталость многих пройденных ночей. Это — прогулка, которая продлилась долго». «Действительно трудно пить больше», — говорит диктор; экран становится белым. Затем в историческом времени происходит событие: «Восход, — писал Дебор в статье “Начало эпохи”, опубликованной в двенадцатом номере “Internationale situationniste” в сентябре 1969 года, — который сразу, словно вспышка молнии, озаряет картину нового мира»⁹³. Это была поворотная точка истории там, где история отказывалась делать поворот; в качестве маяка будущего она ничто не освещала так ясно, как прошлое.

Эпилог

Панк-песня: человек стоит в пустой комнате, где кроме матраса, нескольких бутылок и нескольких книг ничего нет. Из своего окна он может видеть толпу, собирающуюся перед недавно возведённым большим общественным зданием. Время и место точно неизвестны: нельзя понять, происходит ли это в настоящем, в некоем изношенном ближайшем будущем или сырая фамильярность этой сцены относит действие далеко назад в прошлое. Сановник спускается с парадного пьедестала перерезать ленточку. Когда толпа подаётся вперёд, чтобы разглядеть получше, человек в комнате начинает издавать напряжённый звук: это подавленное «нет» человека, слишком долго проведшего в разговорах с самим собой, в этом голосе нет ни малейшей надежды быть удостоенным ответа. Топая одной ногой, человек почти впадает в истерику, затем его отпускает, когда в проклятиях появляется намёк на осмысленность.