Слепая бабочка

Арлетта хотела сбросить чужую руку, но почему-то покорно закрыла глаза.

Надо спросить, где она и что происходит, надо узнать…

– Бабочка! Эй, бабочка! Проснись! – шёпот, лишний, неуместный, да попросту невозможный, копошился в ушах, мешая вернуться в сон.

– Проснись, бабочка, которую я поймал.

Арлетта взвилась, как вспугнутая кошка, и сейчас же врезалась макушкой в чужой подбородок, острый и весьма твёрдый.

– Пёсья кровь!

– Холера!

Канатная плясунья взвыла в голос, владелец подбородка высказался хриплым шёпотом.

– Это ты!

Руки сами рванулись вперёд, скользнули по крепким плечам, запутались в густых, непокорных волосах. Шрам на груди под тонкой полотняной рубахой, шрам под левым ухом. Запах дыма, ветра и лесных трав. Арлетта прижалась покрепче, уткнулась носом в ямку под горлом.

– Ты меня нашёл!

– Тихо. Не ори.

Знакомые руки сомкнулись за спиной, спрятали, прикрыли от всех бед, возможных и невозможных.

– Как ты сюда попал? – прошептала Арлетта, сообразившая, что надо шептать.

– Хм.

Ну конечно, круче ночного брата только горы.

– Ты пришёл за мной?

– Да, только тихо. Не шуми, а то все сбегутся, мало не покажется.

– Сейчас ночь?

– Утро. Раннее. Час до рассвета. Как раз все дрыхнут.

– Заберёшь меня отсюда?

– Угу. Значит, так. Молчишь, не пугаешься, рук не отпускаешь, держишься за меня, как белка за дерево. Поняла?

– Ага. А зачем?

– Я тебя на руках вытащу. Здесь трудно. Лезть придётся, потом… э… прыгать.

– Лезть и прыгать я сама смогу.

– Там не сможешь. Хочешь отсюда смыться?

– Да!

– Тогда делай, что говорят. Allez!

– Allez, – повторила слегка оглушённая Арлетта, внезапно заподозрившая, что это такой сон. А почему сон? А потому. На самом деле с девочкой-неудачей ничего подобного произойти не могло.

Дальше и вправду всё было как во сне. Он быстро понёс её куда-то, откуда тянуло острым сквозняком, потом и вправду спрыгнул, так что сердце сжалось от ужаса падения, и в спине очнулась знакомая боль. Но никуда, конечно, они не упали. Руки, обнимавшие её, были тверды и надёжны. Что делает и куда лезет ночной брат, она догадаться не могла, но мускулы под рубашкой ходили ровно, собачьего лая и воплей слышно не было. Впрочем, ветер на улице был такой, что даже уши слегка заложило. Хорошо, что без дождя обошлось. Лазить по мокрым верёвкам и карнизам – последнее дело.

Внезапно ветер стих, и девочку-неудачу осторожно поставили на землю. Под ногами оказалась невысокая, мокрая от росы трава.

Арлетта неохотно отстранилась. Отпустишь его, а он опять куда-нибудь денется.

– Где мы?

– А ты как думаешь?

– Ну… пахнет так… как в саду.

– Угу. Это и есть сад. Яблони цветут.

– А нас здесь не найдут?

– Здесь?! Никогда. Сюда чужие не ходят.

– А зачем мы здесь?

– Э… Да так. Красиво. Хочешь посмотреть?

– Да! – встрепенулась Арлетта, и на глаза тут же легли шершавые ладони.

Яблонь было много. Высокие, старые, но ещё полные жизни, они стояли бесконечными рядами, уходящими в светлый предутренний туман, и цвели, цвели так, будто это последний раз. Ни единого листочка, никакой черноты корявых сучков. Только безумные облака белого и розового. Даже трава под деревьями, нежная травушка-муравушка, почти скрылась под ковром из лёгких лепестков.

– Как ты это делаешь? – прошептала Арлетта.

– Делаю что? – выдохнули ей в макушку.

– Видишь такое. Вот когда я сама смотрела, ничего такого не видела. Только грязь и гадость. А с тобой смотрю и… и вот… – Она всплеснула руками, словно пытаясь обнять всё это. – Яблони, туман, лепестки, лёгкий жемчужный свет.

– А ты смотрела сама? – резко, деловито спросил ночной брат.

– Ну да. Ты ж достал мне лекарство. Ласточкины слёзы. И оно того, помогло. Не сразу, правда, но…

– Значит, ты видела. Долго?

– Не очень. До поздней осени. А потом головой стукнулась и опять… А может, просто действие кончилось. Только у меня больше не было. Пузырёк разбился и…

– Чушь. Знаешь, чего в том пузырьке было?

– Ласточкины слёзы?

– Водица лавандовая. Дорогая, правда, из фряжской земли, две серебрушки за гранец. Не бывает никаких ласточкиных слёз. Суеверие всё это. И с глазами у тебя всё в порядке. Это я тебе как травник говорю.

– Кто травник? – растерялась Арлетта.

– Я. Нет, я понимаю, ночные братья тебе больше нравятся. Всякие там роковые разбойники, драконы-оборотни, чёрные колдуны… Кто ещё? Ах да, некроманты с упырями. Так вот, это всё не ко мне. Я всего лишь бродячий травник. И как травник, говорю – видеть ты можешь. Глаза в порядке. Слепота твоя в голове. Напугалась в детстве до того, что на мир глядеть не хотела. А сейчас хочешь?

– Да.

– Ты видишь. Сама.

Арлетта ахнула. Она стояла совсем одна. Перед лицом качалась пышно цветущая ветка. Гладкие блестящие лепестки в тонких прожилках, золотистые сердцевинки, розовые кулачки бутонов.

– Ты где? – испугалась она.

– Здесь. Обернись.

Странно как-то это сказал, с горечью или со страхом. И раньше на себя глядеть не давал. Надо его утешить.

– Да ты не бойся. Это девиц за красоту ценят. С лица не воду пить.

Произнеся эту успокоительную мудрость, Арлетта обернулась.

– Ой!