В эти минуты здание этого суда окружают более тысячи затянутых в черную кожу мужчин на своих огромных ревущих мотоциклах. Школы по всей стране отменили занятия и транслируют ход процесса на гигантских экранах в учебных аудиториях. На глазах у всей страны творится история.
Он посмотрел на Сюзи.
– Я наслышан, что рейтинг передачи Сюзи Тру растет темпами, неслыханными в эпоху современного радио. Я получил телефонные звонки от губернатора, второго сенатора штата Флорида, спикера Конгресса и главы администрации президента Соединенных Штатов. Все как один требовали, чтобы правосудие свершилось. Так что давайте, рассказывайте, хотя бы в собственную защиту, и поскольку вон та барышня с пальчиками быстрыми, как крылышки колибри, записывает все, что вы говорите, я хотел бы услышать это от вас. У меня такое ощущение, что вы все помните.
– Бобби работал в ресторане «Голубой торнадо». Это такой ресторан в нашем городке. Я лежал под моим «Корветом» и ковырялся гаечным ключом в его днище. К нашему почтовому ящику подошел почтальон, опустил в него газеты и конверты и пошел дальше.
Мама сидела на крыльце. Ветер трепал подол ее платья. Одного из тех двух, что у нее были. Она встала и прошла расстояние в сорок два фута до почтового ящика. Она приподняла крышку. Я предполагаю, что повестка лежала сверху, потому что она громко ахнула и закрыла рот рукой. Прижимая почту к груди, она вернулась к дому, спотыкаясь почти на каждом шагу.
Она вошла в дом и закрыла за собой дверь. Я вылез из-под машины и поднялся на крыльцо. Я видел сквозь стекло, как мама открыла письмо и вскрикнула, как будто ей выстрелили в грудь, затем рухнула на колени на пол в прихожей. Пару минут она как будто не дышала. Просто стояла на коленях. Я толкнул дверь, и когда она подняла на меня глаза, мне показалось, будто в ней что-то сломалось.
– Давай прокатимся, – сказала она. С этими словами она встала и, пока шла до гаража, все время опиралась на меня. Мы поехали на север, и она сидела, расправив повестку на коленях. Мы припарковались рядом с дюнами. Прямо у меня на глазах мать как будто вся пошла трещинами.
Я умолк, мысленно всматриваясь в прошлое. Застрял в воспоминаниях.
– И? – деликатно подстегнул меня судья Вертер.
– Она разорвала этот листок бумаги на четыре части и велела мне отвезти Бобби в Калифорнию. Или в Канаду. Вернуться, когда все закончится.
– Когда вы и ваша мать составили этот план, вы оба поинтересовались, что думает по этому поводу ваш брат?
– Нет, сэр.
– Почему нет?
– Потому что он бы ушел служить.
– Вы действительно так считаете?
– Вне всяких сомнений.
Судья на минуту умолк, переваривая мои слова.
– Продолжайте.
– Я видел, что случилось с мамой, когда отец бросил нас. Он оставил в ее сердце зияющую рану, да и в наших тоже. Я знал: если мы оба уедем, то все, что осталось в ней, вытечет в эту дыру, и она умрет одна в этом доме. Особенно если один из нас не вернется домой. Для матери эта повестка была некрологом.
Сидевший за моей спиной Бобби шумно высморкался.
– В отличие от Бобби, я умел постоять за себя, – продолжил я. – И потому был уверен, что у меня больше шансов остаться в живых. Мне оставалась сущая малость: взять призывную повестку вместе с его водительскими правами и поднять правую руку.
Судья постучал карандашом по столу и откинулся назад.
– Интересно.
– Сэр?
– Где вы были, когда в январе 1973 года президент Никсон отменил призыв?
– Где-то в Лаосе.
Он порылся в бумагах на столе и поднял над головой какой-то листок.
– Это ваше свидетельство о рождении.
Он передал его судебному приставу, который, в свою очередь, передал его мне.
– Скажите, правильно ли в нем указана дата вашего рождения? – спросил судья Вертер.
– Правильно, сэр. – Я вернул свидетельство судебному приставу.
– Вы понимаете, что, учитывая дату вашего рождения, вы вообще не подлежали призыву?
– Да, сэр.
Бобби, сидевший за моей спиной, заплакал.
– Мой четвертый срок близился к концу, но как назло я угодил в передряги и был в неважнецком состоянии. За четыре года я научился выкручиваться из подобных ситуаций, но в тот конкретный день мне крупно не повезло. Мне требовалась чья-то помощь. Те, кто высадили меня там, сказали, что не вернутся за мной. Слишком опасно. Кроме того, они были бы вынуждены признать, что отправили меня в страну, в которой меня, по идее, не было. Это значило, я должен был рассчитывать лишь на самого себя. – Я посмотрел на судью. – Вы меня понимаете?
Он кивнул:
– Понимаю.