Слишком толстая, слишком пошлая, слишком громкая

Представьте гладкий мрамор нагих скульптур, плавные округлости Венеры Милосской: ее пропорции отличаются от тех, которые на пике популярности сейчас, но в глазах современников ее тело было самим совершенством. О портрете можно судить по его соответствию идеальным пропорциям: насколько удачно трансформируется голая фигура в создание, радующее глаз. Кларк противопоставляет Венеру Милосскую Адаму и Еве на картине Ганса Мемлинга, датируемой 1485 годом. Ева на ней изображена с продолговатым животом и маленькими грудями: «Основой схематического изображения женской фигуры по-прежнему является овал с двумя сферами сверху, но здесь овал неимоверно вытянут, а сферы удручающе малы». То же самое можно сказать о фотографиях Данэм: живот даже она сама называет «пузом», а груди «мелковаты». Из-за несоответствия «подобающим» пропорциям и Ева на картине, и Данэм на снимках не подпадают под стандарты наготы [367]. Они просто голые – какой стыд!

В «Познании плоти» ученая-богослов Маргарет Р. Майлс исследует эволюцию изображения женской наготы в западном искусстве и подмечает, что момент, когда тело стало изменяться и доводиться до совершенства, одновременно стал моментом, когда оно утратило индивидуальность [368]. Или, как считает арт-критик Джон Бергер, «быть голым – это быть самим собой. Быть обнаженным – это выставляться на всеобщее обозрение и не узнавать себя»[369]. Процесс такого представления идет от субъекта к объекту, и почти без исключения при помощи кисточек, рук или мужских взглядов.

Нагота присутствует в традициях христианской живописи. Эти произведения полны символического смысла: они значительны, прекрасны, наставительны, соответствуют рамкам приличий и морали. Американские представления о наготе проистекают из пуританской идеологии, считавшей плоть, выставленную напоказ, вратами к греху. Это особенно заметно по кодексу Хейса, принятому в 1930 году по инициативе Уилла Х. Хейса и глав нескольких кинокомпаний и устанавливающему цензуру со стороны правительства. Если студии ограничивались самоцензурой, они могли держать правительство в стороне (пока оно не заинтересовалось заодно их монопольными правами). Кодекс Хейса содержал 13 пунктов того, что полностью запрещено к показу (включая обсценную лексику и незаконный оборот наркотиков), и 31 пункт того, что нужно показывать с осторожностью: брачные отношения, флаг, сцены первого секса героев, соблазнение, сочувствие к преступникам и многое другое.

В основном кодекс был призван сдерживать изображение насилия и секса, но почти все налагаемые им ограничения касались того, что могло угрожать патриархальному белому традиционному американскому обществу. Первое время кодекс существовал скорее для вида, но в начале 30-х годов перечень того, что нельзя или нежелательно, созданный Уиллом Хейсом и его заместителем Джозефом Брином, стал моральным императивом кинематографиста [370].

Возьмите отношение кодекса к наготе или даже полуобнаженной натуре, «признанное поборниками закона и морали»: «Обнаженное или полуобнаженное тело может быть прекрасно, – соглашается кодекс, – но это не делает его изображение в фильме моральным». Аморальность нагого тела связана с эффектом, производимым на «незрелую публику», но дело еще и в одобрении той модели поведения, при которой женщина, снимая с себя одежду, утрачивает контроль над собственной сексуальностью [371].

Ограничения, налагаемые кодексом, постепенно ослаблялись в 50–60-е годы, отчасти под нажимом Верховного суда, выступившего против цензуры фильмов в 1952 году, отчасти по инициативе самих киностудий, боровшихся за аудиторию: люди в пригородах все чаще предпочитали коротать время в комфортной обстановке перед телевизором. В результате откровенный «взрослый» контент постепенно (очень-очень медленно) начал проникать на экраны: в 1963 году в фильме «Обещания! Обещания!» Джейн Мэнсфилд появляется обнаженной, хотя область паха не попадает к кадр. С тех пор имитация секса и обнаженные груди фактически стали стандартом для возрастного ограничения R.

Что никак не отменяет того факта, что почти полвека изображение обнаженной натуры считалось аморальным. Этот подход постепенно смягчался, но лишь до определенного предела, и особенно снисходительно относились к изображению женской наготы. Конечно, бывают фильмы, где женщине приходится раздеваться по сюжету, но, как правило, это делается ради зрелищности. К тому же нагота могла подчеркивать зависимость или еще какую-нибудь слабость. В пыточном порножанре 2000-х («Туристы», «Хостел» и др.) частичная обнаженность сочеталась с направленным на женщин насилием, и таким образом подчеркивалась их уязвимость. Если женщина-героиня проявляла независимость и силу, сцена «ню» нужна была, чтобы сделать ее более пассивной: пусть не забывает, что ее роль второстепенна.