Слой

Аппарат коротко прогудел, и закрутилась вторая кассета. На том конце секунду помолчали, потом какая-то женщина позвала:

— Боря-а! Борюсик, возьми трубку. Ты же дома. Нет? Врешь, наверное... Борюсик, подтверждается! Представляешь? Вся твоя ахинея. Все сходится. Сегодня еще троих перекинутых привезли. Бред полностью совпадает. Симуляция исключена, им такой подробный допрос учинили, что никакие...

Время закончилось, и телефон отключился. Кассета встала, мигнула зеленая лампочка, затем что-то еще пискнуло, и аппарат замолк. Константин не шевелился. В наступившей тишине вновь заговорил Нуркин:

— Присоединяйтесь! У нас есть программа. Мы твердо знаем, чего хотим, и знаем, как этого добиться. Наш идеал — справедливость и равные возможности. Присоединяйтесь! Будьте с нами!

— Будем, будем, — заверил Петр, поднимаясь с пола.

Телевизор продолжал бормотать, но он уже не обращал на это внимания. Сотник разыскивал наручники — для единственного друга. Для первого бойца своего нового отряда. Наручники и пластырь, почти как в психушке. Такой уж в этом мире был порядок.

ЧАСТЬ 2 МИГРАЦИЯ

Глава 1

Узкий «браслет» натер запястье до крови, но Роговцев продолжал трясти наручниками. Второе кольцо было пристегнуто к стояку отопления, и он надеялся, что звон слышно на всех этажах.

— Эй! — раздались из соседней комнаты. — По зубам хочешь?

По зубам Роговцев не хотел. Он и так уже получил, о чем свидетельствовал привкус ржавчины во рту и слабая, но назойливая пульсация повыше подбородка.

— Отпусти меня, зверь! Нелюдь!.. Мучитель!.. Садист...

«Зверь» и «садист» появился в дверях, и Роговцев благоразумно умолк.

— Все синонимы перебрал? — спросил тот, неторопливо очищая крупный апельсин. — Еще есть «изверг», «палач». Много всяких слов. Хочешь дольку?

Роговцев с отвращением замотал головой, и «садист» рассмеялся. Если б не перебитый нос, его можно было принять за нормального человека: универсально-короткая стрижка, не узкий лоб, Добрые карие глаза... Встретишь такого на улице, и ведь не подумаешь, что бандит. Да так, кажется, и было. Где-то он его уже видел. Морда заурядная, незапоминающаяся, но вот переносица...

— На подоконнике скрепки лежат, — непонятно к чему сказал бандит. — Твоя дежурная куда-то завалилась. Новую разогнешь. А шуметь больше не надо.

Он шутливо бросил в Роговцева коркой и, громко чавкая, удалился. Роговцев встал на ноги и отодвинул занавеску. С высоты пятого или шестого этажа открывался вид на обычный московский двор.

К концу августа город устал бороться с жарой и как-то скис. Дома раскалились, деревья пропитались черной пылью, а земля под ними закаменела и разошлась глубокими трещинами. Люди жались в тень, словно прятались от дождя, и даже дети бродили по двору, как пенсионеры — медленно и грузно.

Орать было бесполезно. В столице давно научились не слышать криков о помощи, да и садист в любом случае подоспеет быстрее. Оружия Роговцев у него не видел, но это совсем не утешало. При желании тот может и голыми руками...

Ребенок в песочнице неожиданно раздвоился, потом еще раз и еще, пока не смазался в черно-белую радугу. Дома вокруг зашатались, окно перед лицом запрыгало и завалилось набок. Роговцева потянуло в сторону, но его удержал наручник — стальное кольцо глухо вжикнуло по трубе и уперлось в тройник.

Костя обнаружил себя лежащим на полу. Дунул, отгоняя клубок пыли, чихнул и вытер левой ладонью лицо. Правая была... ах да... Костя привычно глянул на подоконник — большой, его любимой скрепки не было, вместо нее лежала полная коробка новых.

Он достал одну штуку и, выпрямив, засунул в щель между рамами. Согнув проволоку в подобие маленькой кочерги, Константин поковырялся ею в замке наручников. Эта операция стала традиционной, и «браслеты» поддавались все легче.

— Командир! Просил же насчет цитрусовых! — крикнул он через стену.

— Ты уже? Быстренько сегодня управился. Что там нового?

— Ничего. Палата, Морозова, допрос. Уже начинают пытать. Пока молчу, но... вообще не ручаюсь, — виновато сказал Константин. — Ты в курсе: боль бывает такая...

— Но сегодня еще терпел?

— Сегодня?..

Костя растерялся. Он хорошо помнил, как проваливался на прошлой неделе, и до этого тоже, а вот сегодняшний случай в памяти почему-то не отложился. То есть он знал, что возвращался на Родину, но это знание было каким-то заочным и неконкретным.

— Кажется, меня там совсем замордовали, — признался он.

— А ты себя успокаивай: «Это сон, это сон, это сон».

— Спасибо, командир, — с чувством произнес Костя. — Теперь мне все нипочем. Только апельсины, пожалуйста, в квартире больше не жри.

Он сел за стол и подвинул к себе тарелку с макаронами — хозяйские деликатесы давно закончились. С тех пор как напарники избавились от Бориса и поселились в его квартире, прошло полтора месяца. Денег пока хватало, но впереди была полная неопределенность, и они старались экономить.

— Что тут учитель без меня делал? — спросил Костя.

— Как всегда. Пугал милицией, клялся, плакал, Потом опять пугал. Получал внушения, — добавил Петр не без удовольствия.