Сломанное сердце

К нашим не сажусь, иду вообще от всех подальше, на последний ряд. Всю пару с Леры глаз не свожу. Смотрю на неё – а внутри всё ноет. И сам не понимаю: что ж мне так херово-то? Прямо будто жилы из меня вытягивают. Хочу к ней. Хочу быть с ней. Прямо до ломоты. А оттого, что она к себе не подпускает, подгорает так, что крушить всё вокруг охота. Только сил нет совсем. Я и голову-то держу, подперев рукой. Честно стараюсь записывать её лекцию, но как-то тоже фигово выходит. Строчки плывут перед глазами. И в ушах такой стук, что половину её слов не разбираю.

Когда наконец все сваливают, выгребаю из-за стола и понимаю, что пол качается. Реально уплывает из-под ног. Не навернуться бы только. Вот это был бы номер – кубарем скатиться к её ногам.

Лера стоит возле дверей, ждёт, когда выметусь вон, а я останавливаюсь напротив неё. Из коридора такой шум, что перепонки разрываются, я закрываю дверь, и мы будто остаемся наедине.

– Это… это как понимать? – сразу вспыхнув, вопрошает она.

А я и так чувствую себя как пьяный, а рядом с ней меня окончательно ведёт. Смотрю на неё, а сердце в горле колотится, сейчас выпрыгнет. И в голове туман, что слова нормально собрать не могу.

– Если снова попробуешь… – Она запинается и вдруг краснеет. Не то что прямо рдеет, но на скулах явно проступает румянец. – В общем, Артём, говорю тебе последний раз. Выкинь из головы то, что… тогда было. И прекрати вот это всё. Это уже домогательство какое-то.

Она почему-то нервничает и отводит глаза в сторону, а я опускаю взгляд на её губы. И конечно, залипаю. Хочу их так, что чуть крышу не сносит, но понимаю же – нельзя. И от этого аж печет в подреберье. Может, Клео и права. Хотя нет, ни хрена она не права. Я вдруг осознаю, что от Леры хочу того, чего не хотел никогда ни от одной девушки. Чувств её хочу. Хочу, чтобы она тоже запала. Чтобы тоже хотела быть со мной.

– Предупреждаю, если ты сейчас снова…

– Я извиниться хочу, – произношу хриплым полушепотом, как будто голос вдруг куда-то пропал. – За всё, и за пятницу тоже… Прости… те, пожалуйста.

Лера внезапно смущается и теперь уже точно рдеет.

– О… а… ну, хорошо. Ладно, извинения принимаются, – торопливо говорит она. – Можешь идти.

А я двинуться с места не могу.

– Артём, мне надо закрыть аудиторию. И у тебя уже следующая пара через минуту начнётся, – она смотрит на часы, изящные, золотые, обвивающие её тонкое запястье. – Даже меньше. Иди. Опоздаешь.

И меня даже от этого жеста скручивает. Я так ярко помню, как сжимал эти её запястья у неё за головой, вдавливая их в постель.

Кивнув, вываливаюсь в коридор как раз под звонок, который как сверло дрели вонзается в мозг. Но, слава богу, быстро смолкает, и в коридоре становится пусто и тихо. Я плетусь на автопилоте, потому что мыслями ещё там, в аудитории, рядом с ней. Она извинила, она на меня не злится, но почему тогда так хочется сдохнуть?

Лера где-то сзади щелкает замком. Слышу звук её каблуков. Стремительный такой, будто она куда-то очень спешит. Вот она нагоняет меня уже у самой лестницы, а, сравнявшись, на повороте задевает. Несильно, но меня и от малейшего толчка ведёт в сторону, и я наваливаюсь на стену плечом, а потом и спиной.

– Ой прости, – оборачивается она на лету. Делает еще пару быстрых шагов по инерции, потом останавливается и возвращается ко мне.

– Артём, с тобой всё в порядке? – спрашивает озадаченно.

– Угу.

– Ты какой-то… не такой, – хмурится Лера, заглядывая в лицо. А потом вдруг кладёт ладонь мне на лоб. – Боже, да ты весь горишь!

Я, млея, улыбаюсь. Ещё как горю. Только не убирай руку… Но она убирает.

– Давай я тебя провожу в медпункт?

Я мотаю головой.

– Спасибо, Валерия Сергеевна. Не надо. Я сам. Я домой хочу. И вообще у нас нет медпункта.

– Какой сам? Что ж с тобой делать?

Люби меня… Но вслух, конечно, мычу, что дойду всё-таки сам куда надо.

– Ты далеко живешь? Давай я тебя до дома хоть довезу.

20. Лера

– Да не спорь ты, – говорю Шаламову. – Сам он дойдет. Тебя вон качает.

Он тотчас отлипает от стенки и выпрямляется – демонстрирует мне, что способен держаться ровно. Я еле скрываю усмешку.

Глаза его лихорадочно блестят и на фоне непривычно бледного лица кажутся совершенно черными. А я вдруг ловлю себя на мысли, что хочу обнять его, без всякого сексуального подтекста. Просто смотрю на него, как он, больной и весь пылающий, изо всех сил крепится, и в груди растекается что-то похожее на нежность.

Абсурд, конечно. Хотя Марка я тоже всегда искренне жалела, когда он заболевал. К тому же знаю и по папе, и по Марку, и по всем знакомым, что мужчины болеть совсем не умеют. Чуть поднялась температура, и они превращаются в детей, а то и умирать готовятся.

– Не геройствуй, Артём. Довезу уж тебя до дома. Только давай на кафедру зайдем, пальто возьму и поедем. Хорошо?

Он кивает и послушно плетется рядом. Приходится идти медленно, подстраиваясь под него, ну да ладно. Я в общем-то никуда не опаздываю, просто привыкла к бешеному темпу.