Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Вопросъ. Почему тѣлесныя страсти, возращающія и укрѣпляющія тѣло, вредятъ душѣ, если онѣ не свойственны ей?[69] И почему добродѣтель утѣсняетъ тѣло, а душу возращаетъ?

Отвѣтъ. Не примѣчаешь ли, какъ то́, что́ внѣ естества, вредитъ ему? Ибо каждое естество исполняется веселія, приблизившись къ тому, что ему свойственно. Но ты желаешь знать, что свойственно каждому изъ сихъ естествъ? Примѣчай: что́ вспомоществуетъ естеству, то́ ему свойственно; а что вредитъ, то чуждо и привзошло отвнѣ. Итакъ, поелику дознано, что страсти тѣла и души однѣ другимъ противоположны, то уже все, сколько‑нибудь вспомоществующее тѣлу и доставляющее ему отдохновеніе, свойственно ему[70]. Но когда сдружилась съ этимъ душа, нельзя сказать, что это ей естественно; ибо что свойственно естеству души, то — смерть для тѣла. Впрочемъ, въ несобственномъ смыслѣ сказанное выше приписывается душѣ; и душа, по немощи тѣла, пока носитъ на себѣ оное, не можетъ отъ сего освободиться; потому что естественно вступила въ общеніе съ скорбнымъ для тѣла, по причинѣ того единенія, какое непостижимою Премудростію установлено между движеніемъ души и движеніемъ тѣла. Но хотя и въ такомъ они взаимномъ общеніи, однакоже отличны и движеніе {23} отъ движенія, и воля отъ воли, а также и тѣло отъ духа. Впрочемъ, естество не переиначивается; напротивъ того, каждое изъ естествъ, хотя и крайне уклоняется, въ грѣхъ ли то, или въ добродѣтель, однакоже приводится въ движеніе собственною своею волею. И когда душа возвысится надъ попеченіемъ о тѣлѣ, тогда вся всецѣло цвѣтетъ духомъ въ движеніяхъ своихъ, и среди неба носится въ непостижимомъ. Впрочемъ, и въ этомъ состояніи не воспрещаетъ тѣлу помнить свойственнаго ему. И также, если тѣло оказывается во грѣхахъ, душевныя помышленія не перестаютъ источаться въ умѣ.

Вопросъ. Что такое чистота ума?

Отвѣтъ. Чистъ умомъ не тотъ, кто не знаетъ зла (ибо такой будетъ скотоподобнымъ), не тотъ, кто по естеству находится въ состояніи младенческомъ, не тотъ, кто принимаетъ на себя видъ чистоты. Но вотъ чистота ума — просвѣтленіе Божественнымъ, по дѣятельномъ упражненіи въ добродѣтеляхъ. И не смѣемъ сказать, чтобы пріобрѣлъ сіе кто безъ искушенія помыслами, потому что иначе онъ былъ бы необлеченный тѣломъ. Ибо не отваживаемся говорить, чтобы наше естество до самой смерти не было боримо, и не терпѣло вреда. Искушеніемъ же помысловъ называю не то, чтобы подчиняться имъ, но чтобы положить начало борьбѣ съ ними.

Перечисленіе движеній помысловъ.

Движеніе помысловъ въ человѣкѣ бываетъ отъ четырехъ причинъ: во‑первыхъ, отъ естественной плотской похоти; во‑вторыхъ, отъ чувственнаго представленія мірскихъ предметовъ, о какихъ человѣкъ слышитъ, и какіе видитъ; въ‑третьихъ, отъ предзанятыхъ понятій[71] и отъ душевной склонности, какія человѣкъ имѣетъ въ умѣ; въ‑четвертыхъ, отъ прираженія бѣсовъ, которые воюютъ съ нами, вовлекая во всѣ страсти, по сказаннымъ прежде причинамъ. Поэтому, {24} человѣкъ даже до смерти, пока онъ въ жизни этой плоти, не можетъ не имѣть помысловъ и брани. Ибо, разсуди самъ, возможно ли, чтобы прежде исшествія человѣка изъ міра, и прежде смерти, пришла въ бездѣйствіе которая‑либо одна изъ сихъ четырехъ причинъ? или возможно ли тѣлу не домогаться необходимаго и не быть вынужденнымъ пожелать чего‑либо мірскаго? Если же неумѣстно представлять себѣ что‑либо подобное, потому что естество имѣетъ нужду въ такихъ вещахъ, то значитъ уже, что страсти дѣйствуютъ во всякомъ, кто носитъ на себѣ тѣло, хочетъ ли онъ того, или не хочетъ. Поэтому, всякому человѣку, какъ носящему на себѣ тѣло, необходимо охранять себя не отъ одной какой‑либо страсти, явно и непрестанно въ немъ дѣйствующей, и не отъ двухъ, но отъ многихъ страстей. Побѣдившіе въ себѣ страсти добродѣтелями, хотя и бываютъ тревожимы помыслами и прираженіемъ четырехъ оныхъ причинъ, однакоже не уступаютъ надъ собою побѣды, потому что имѣютъ силу, и умъ ихъ восторгается къ благимъ и Божественнымъ памятованіямъ.

Вопросъ. Чѣмъ разнствуетъ чистота ума отъ чистоты сердца?