Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Человѣкъ, далекій отъ всякаго памятованія о Богѣ, носитъ въ сердцѣ своемъ тревожимую лукавою памятію мысль противъ ближняго. Кто, при памятованіи о Богѣ, чтитъ всякаго человѣка, тотъ, по мановенію Божію, втайнѣ, обрѣтаетъ себѣ помощь у всякаго человѣка. Кто защищаетъ обиженнаго, тотъ поборникомъ себѣ обрѣтаетъ Бога. Кто руку свою простираетъ на помощь ближнему своему, тотъ въ помощь себѣ пріемлетъ Божію мышцу. {404} Кто обвиняетъ брата своего въ порокѣ его, тотъ обвинителя себѣ обрѣтаетъ въ Богѣ. Кто исправляетъ брата своего въ клѣти своей, тотъ исцѣляетъ собственный свой порокъ; а кто обвиняетъ кого‑либо предъ собраніемъ, тотъ увеличиваетъ болѣзненность собственныхъ своихъ язвъ. Кто втайнѣ врачуетъ брата своего, тотъ явною дѣлаетъ силу любви своей; а кто срамитъ его передъ глазами друзей его, тотъ показываетъ въ себѣ силу зависти. Другъ, обличающій тайно — мудрый врачъ, а врачующій предъ глазами многихъ въ дѣйствительности есть ругатель. Признакъ сострадательности — прощеніе всякаго долга, а признакъ злого нрава — препирательство съ согрѣшившимъ[659]. Кто дѣлаетъ вразумленіе съ цѣлію сдѣлать здравымъ, тотъ вразумляетъ съ любовію; а кто домогается мщенія, въ томъ нѣтъ любви. Богъ вразумляетъ съ любовію, а не отмщаетъ (да не будетъ сего!); напротивъ того, имѣетъ въ виду, чтобы исцѣлѣлъ образъ Его, и не хранитъ гнѣва до времени[660]. Этотъ видъ любви есть слѣдствіе правоты, и не уклоняется въ страсть мщенія[661]. Праведный мудрецъ подобенъ Богу: ибо наказываетъ человѣка, вовсе не отмщая ему за грѣхъ его, но чтобы или исправился человѣкъ, или устрашились другіе. То, что не подобно этому, не есть вразумленіе. Кто дѣлаетъ добро ради воздаянія, тотъ скоро измѣняется; а кто по силѣ вѣдѣнія своего удивляется при созерцаніи вѣдѣнія, какое въ Богѣ, тотъ, если и умерщвляется плотію, то не превозносится мыслію своею, и никогда не уклоняется отъ добродѣтели. Кто просвѣщаетъ умъ свой достойнымъ Божіимъ воздаяніемъ (намъ)[662], тотъ и душею и тѣломъ снисшелъ во глубину смиренномудрія. Ибо прежде, нежели приблизится {405} кто къ вѣдѣнію, восходитъ и нисходитъ въ житіи своемъ; когда же приблизится къ вѣдѣнію, всецѣло возносится въ высоту; но, сколько бы ни возвышался, не достигаетъ совершенства восхожденіе вѣдѣнія его, пока не наступитъ оный вѣкъ славы и не приметъ человѣкъ полнаго его[663] богатства. Ибо сколько ни усовершается человѣкъ предъ Богомъ, все‑таки онъ идетъ сзади Его; но и въ истинномъ вѣкѣ Богъ показуетъ ему лицо Свое, а не то, что́ Онъ есть: ибо праведные, сколько ни входятъ въ созерцаніе Его, видятъ образъ Его, какъ въ зеркалѣ; тамъ же зрятъ явленіе дѣйствительности.

Огонь, возгорѣвшійся въ сухихъ дровахъ, съ трудомъ угашается; и если въ сердцѣ отрекшагося отъ міра явится и западетъ Божія теплота[664], то воспламененіе ея не угашается, и она стремительнѣе огня. Когда сила вина войдетъ въ члены, умъ забываетъ точное знаніе всего; и памятованіе о Богѣ, когда овладѣетъ пажитію въ душѣ, истребляетъ въ сердцѣ памятованіе о всемъ видимомъ. Умъ, обрѣтшій мудрость Духа, есть то же, что человѣкъ, который находитъ готовый корабль въ морѣ: когда взойдетъ на него, онъ уноситъ его изъ моря міра сего, и доставляетъ его къ острову будущаго вѣка. Ощущеніе будущаго вѣка въ мірѣ семъ есть то же, что малый островъ въ морѣ: приблизившійся къ нему не утруждается уже волнами видѣній вѣка сего.

Купецъ, когда его удѣлъ[665] конченъ, спѣшитъ вернуться въ домъ свой; и монахъ, {406} пока еще остается время дѣланія его, скорбитъ о разлученіи съ тѣломъ симъ; а когда ощутитъ въ душѣ своей, что искупилъ онъ время[666], и пріялъ залогъ свой, вожделѣваетъ будущаго вѣка. Пока купецъ въ морѣ, въ членахъ у него страхъ, чтобы не возстали на него волны и не потонула надежда дѣланія его; пока и монахъ въ мірѣ, страхъ владѣетъ житіемъ его, чтобы не пробудилась на него буря, и не погибло дѣло его, надъ которымъ трудится отъ юности и до старости своей. Купецъ взираетъ на землю, а монахъ — на смертный часъ.

Мореходецъ, когда идетъ среди моря, смотритъ на звѣзды, и по звѣздамъ направляетъ корабль свой, пока не достигнетъ пристани; а монахъ взираетъ на молитву, потому что она исправляетъ его и направляетъ шествіе его къ той пристани, къ которой житіе его направляется ежечасной молитвой. Мореходецъ высматриваетъ островъ, у котораго бы привязать ему корабль свой; запасается тамъ нужнымъ на путь, и направляется потомъ къ другому острову. Таково и шествіе монаха, пока онъ въ жизни сей: монахъ переходитъ отъ острова къ острову, т. е. отъ вѣдѣнія къ вѣдѣнію, и, при этой перемѣнѣ острововъ, т. е. вѣдѣній, преуспѣваетъ, пока не выйдетъ изъ моря, и шествіе его не достигнетъ онаго истиннаго града, въ которомъ обитатели его не занимаются болѣе куплею, но каждый спокойно наслаждается богатствомъ своимъ. Блаженъ тотъ, у кого купля[667] его не пришла въ разстройство въ этомъ суетномъ мірѣ, среди великаго моря сего. Блаженъ тотъ, у кого корабль не разбился, и въ радости достигаетъ онъ пристани.