Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Когда же простираешься ты впередъ, слѣдующіе явственные признаки найдешь близкими въ душѣ своей: укрѣпляешься во всемъ надеждою и обогащаешься молитвою, не оскудѣваетъ никогда въ умѣ твоемъ служащее къ пользѣ[262], съ чѣмъ бы ты ни встрѣчался, ощущаешь немощь естества человѣческаго, и каждый таковой случай хранитъ тебя отъ гордыни. А съ другой стороны, недостатки ближняго дѣлаются недостойными вниманія въ очахъ твоихъ, {189} и съ такимъ желаніемъ[263] вожделѣваешь выйти изъ тѣла, съ какимъ сталъ бы пребывать въ будущемъ вѣкѣ. О всякомъ скорбномъ для насъ приключеніи, встрѣчающемся съ тобою явно и тайно, со всею осторожностію, далекою отъ самомнѣнія, находишь, что по справедливости и по суду приблизилось къ тебѣ все сіе[264]. И за все принесешь исповѣданіе[265] и благодареніе. Вотъ признаки трезвенныхъ, осторожныхъ, пребывающихъ въ безмолвіи и желающихъ достигнуть строгости житія.

Разслабленные же не имѣютъ нужды въ сихъ тонкихъ примѣтахъ угрожающихъ имъ паденій, потому что далеки они отъ сокровенныхъ добродѣтелей. Когда одна изъ нихъ начнетъ проникать въ душу твою, уразумѣй въ этотъ часъ, на которую сторону началъ ты склоняться: ибо вскорѣ узнаешь, какого ты сообщества. Да подастъ намъ Богъ истинное вѣдѣніе! Аминь.

СЛОВО 45.

О порядкѣ тонкой разсудительности.

Будь всегда внимателенъ къ себѣ самому, возлюбленный; и среди непрестанныхъ дѣлъ своихъ разсмотри и встречающіяся тебѣ скорби, и пустынность мѣстопребыванія твоего, и тонкость ума твоего вмѣстѣ съ грубостію твоего вѣдѣнія, и большую продолжительность безмолвія твоего вмѣстѣ съ многими врачествами, т. е. искушеніями, наводимыми истиннымъ Врачемъ къ здравію онаго внутренняго человѣка, а въ иное время и бѣсами, иногда же болѣзнями и тѣлесными трудами, а иногда боязливыми помышленіями души твоей, страшными воспоминаніями о томъ, что́ {190} будетъ напослѣдокъ[266], иногда же привитіемъ и обязаніемъ благодати сердечной теплоты и сладостныхъ слезъ, и духовной радости, и всего прочаго, скажу такъ, не умножая словъ. Совершенно ли во всемъ этомъ примѣчаешь, что язва твоя начала заживать и закрываться? т. е. начали ли изнемогать страсти? Положи примѣту, и входи непрестанно самъ въ себя, и смотри: какія страсти, по твоему замѣчанію, изнемогли передъ тобою, какія изъ нихъ пропали и совершенно отступили отъ тебя, и какія изъ нихъ начали умолкать вслѣдствіе душевнаго твоего здравія, а не вслѣдствіе удаленія того, что́ смущало тебя, и какія научился ты одолѣвать умомъ, а не лишеніемъ себя того, что служитъ для нихъ поводомъ? Обрати также вниманіе на то, точно ли видишь, что среди загноенія язвы твоей начала наростать живая плоть, т. е. душевный миръ. Какія страсти постепенно и какія стремительно понуждаютъ, и чрезъ какіе промежутки времени? Суть ли это страсти тѣлесныя, или душевныя, или сложныя и смѣшанныя? И возбуждаются ли въ памяти темно, какъ немощныя, или съ силою возстаютъ на душу? И притом — властительски или татскимъ[267] образомъ? И какъ обращаетъ на нихъ вниманіе владѣющій чувствами царь — умъ? И когда онѣ напрягутъ силы и вступятъ въ брань, сражается ли съ ними, и приводитъ ли ихъ въ безсиліе своею крѣпостію, или не обращаетъ даже на нихъ взора, и ставитъ ихъ ни во что? И какія изгладились изъ прежнихъ[268], и какія вновь образовались? Страсти возбуждаются или какими‑нибудь образами, или чувствомъ безъ образовъ и памятію безъ страстныхъ движеній и помышленій, и тогда не производятъ раздраженія. По всему этому можно также опредѣлить степень устроенія души.

Первыя[269] не пришли въ устройство, потому что {191} душѣ предстоитъ еще подвигъ, хотя и обнаруживаетъ противъ нихъ крѣпость свою, а вторыя достигли устроенія, о которомъ сказало Писаніе, говоря: сяде Давидъ въ дому своемъ, и упокоилъ его Богъ отъ всѣхъ враговъ его окрестныхъ (2 Цар. 7, 1). Разумѣй сіе не объ одной страсти, но вмѣстѣ со страстями естественными, пожеланіемъ и раздражительностію, и о страсти славолюбія, которое изображаетъ и мысленно представляетъ лица, и возбуждаетъ къ похоти и желанію, и также о страсти сребролюбія, когда душа входитъ въ общеніе съ нею тайно, и хотя и не соглашается вступить самымъ дѣломъ, но представляетъ въ умѣ образы предметовъ, на которые направлено сребролюбіе при собираніи богатства, и заставляетъ душу помышлять о нихъ и производитъ въ ней желаніе — вмѣстѣ съ прочимъ обладать и ими.

Не всѣ страсти ведутъ брань прираженіемъ помысловъ. Ибо есть страсти, которыя душѣ показываютъ только скорби: нерадѣніе, уныніе, печаль не нападаютъ прираженіемъ помысловъ и услажденіемъ, но только налагаютъ на душу тяжесть. Крѣпость же души извѣдывается въ побѣдѣ надъ страстями, ведущими брань прираженіемъ помысловъ. И человѣку надлежитъ имѣть тонкое разумѣніе обо всемъ этомъ, и знать примѣты, чтобы, при каждомъ сдѣланномъ шагѣ, сознавать, куда достигла и въ какой странѣ начала шествовать душа его: въ землѣ ли ханаанской, или за Іорданомъ.