Слова подвижнические (Репринт изд. 1911 г.)

Умъ, по благодати Божіей, исполняя добродѣтельныя дѣянія, и приблизившись къ вѣдѣнію, мало ощущаетъ то, что составляетъ худую[308] и неразумную часть души. Ибо вѣдѣніе восхищаетъ его въ высоту и отчуждаетъ его отъ всего, что въ мірѣ. И по причинѣ непорочности святыхъ и тонкости, удобоподвижности {211} и остроты ума ихъ, а также по причинѣ ихъ подвига, очищается умъ ихъ, и оказывается просвѣтленнымъ, по сухости ихъ плоти. И, вслѣдствіе обученія ихъ безмолвію и продолжительнаго пребыванія въ ономъ, легко и скоро дается каждому внутреннее и ведетъ къ восторгу въ созерцаніи. При семъ, обыкновенно, изобилуютъ они созерцаніями, и умъ ихъ никогда не имѣетъ недостатка въ предметахъ разумѣнія, и никогда не бываютъ они безъ того, что производитъ въ нихъ плодъ духа. Долговременнымъ навыкомъ изглаждаются въ сердцѣ ихъ воспоминанія, которыми возбуждаются въ душѣ страсти, и упраздняется сила діавольской власти. Ибо когда душа не сдружится со страстями помышленіемъ о нихъ, тогда, поелику занята она иною заботою, сила страстей не можетъ въ когтяхъ своихъ удержать духовныхъ чувствъ ея.

О смиреніи.

Вопросъ. Какія преимущества смиренія?

Отвѣтъ. Какъ самомнѣніе есть расточеніе души въ мечтаніи ея, которое приводитъ ее къ паренію и не препятствуетъ ей парить въ облакахъ своихъ помысловъ, такъ что кружится она по всей твари, такъ смиреніе собираетъ душу въ безмолвіе, и сосредоточивается она въ себѣ самой. Какъ душа непознаваема и невидима тѣлесными очами, такъ и смиренномудрый не познается среди людей. И какъ душа внутри тѣла сокрыта отъ зрѣнія и отъ общенія со всѣми людьми, такъ и истинно смиренномудрый человѣкъ, по своему отлученію отъ всѣхъ и по лишенію[309] во всемъ, не только не желаетъ быть видимъ и знаемъ людьми, но даже такова его воля, — если можно, отъ самого себя погрузиться внутрь себя, войти въ безмолвіе и вселиться въ немъ, всецѣло оставивъ всѣ свои прежнія мысли и чувствованія, содѣлаться чѣмъ‑то, какъ бы несущеетвующимъ въ твари, не пришедшимъ еще въ бытіе, вовсе незнаемымъ даже {212} самой душѣ своей. И пока таковый человѣкъ бываетъ сокровенъ, заключенъ въ себѣ и отлученъ отъ міра, всецѣло пребываетъ онъ во Владыкѣ своемъ.

Смиренномудрый никогда не останавливается[310] посмотрѣть на собранія, народное стеченіе, волненіе, шумъ, разгулъ, хлопоты и наслажденіе, слѣдствіемъ котораго бываетъ невоздержность; не вовлекается въ рѣчи, бесѣды, клики и разсѣяніе чувствъ, но всему предпочитаетъ разобщаться со всѣми въ безмолвіи, уединившись и отлучившись отъ всей твари, заботясь о себѣ самомъ въ странѣ безмолвной. Во всемъ умаленіе, нестяжательность, нужда, нищета — для него вожделѣнны. Ему желательно не то, чтобы имѣть у себя многое и быть въ непрерывныхъ дѣлахъ, но чтобы во всякое время оставаться на свободѣ, не имѣть заботъ, не возмущаться здѣшнимъ, такъ, чтобы помыслы его не исходили внѣ его. Ибо увѣренъ онъ, что, если вдастся во многое, не возможетъ пробыть безъ смущенія помысловъ, потому что при многихъ дѣлахъ бываетъ много заботъ и сборище помысловъ многосложныхъ. И человѣкъ перестаетъ уже — въ мирѣ помысловъ своихъ быть выше всѣхъ земныхъ попеченій, за исключеніемъ малыхъ, самыхъ необходимыхъ потребностей, и утрачиваетъ мысль, озабоченную единственно лучшими ея помыслами. Если же потребности не перестаютъ удерживать его отъ лучшихъ помысловъ, то доходитъ онъ до состоянія, въ которомъ и терпитъ и дѣлаетъ вредъ, — и съ этого времени отверзается дверь страстямъ, удаляется тишина разсудительности, бѣжитъ смиреніе, и заключается дверь мира. По всему этому смиренномудрый непрестанно охраняетъ себя отъ многаго, и тогда находитъ себя во всякое время въ тишинѣ, въ покоѣ, въ мирѣ, въ кротости, въ благоговѣніи.