Читаем Слова, упавшие в воду. Современная поэзия Гуанси полностью

Придуманными палочками, как ни старайсяне захватишь всей весныили хотя бы часть весны — сырая слишком.А если даже ухватить непросто,жевать и проглотить — не легче. Посемуты просто выбрось палочки, лишь взглядом в позолотесам выбирай, и сколько сможешь выбрать — столько хватит. Да, так,упорствуй пару дней, и наконец — накопишь опыта,а говоря иначе, как искушённый человек, тыэтот факт, ни с кем не обсуждая даже, толькоты один, с весной, из книг воспринятой, столкнувшись,коснувшись дерева весеннего, сорвав цветок весенний,пойдёшь тихонько, рассудив степенно.И если б дождь так не был своевременен, то ты и тень твоязасохли б навсегда, давно бы иссохлидо состояния палочек,придуманные палочки на деле — похожи на носилкиНо ясно, что на них не всё, что хочешь, можно унести.

Стоя среди дикой пустоты

Сменив три стула, он состарился,лишь обернулся — нет уж стулатого, что дорог был ему. Устав, не удержался,сел в тумане, сев, заметил,что стула нет того, что был опорой.И ныне он постарел уже, как сам он говорит, —вошёл в года. И он, войдя в года,лишился стульев всех, так что стоять лишь остаётся,Стоять средь пустоты.С утра до вечера стоит, как будто ждёт кого-то,а может, стульев ждёт.А птицы в клетке до единой все над ним смеются,он — над ними.Смеясь, смеясь, в мгновение год минул,Год новый оболочкой на все прежние похож,а содержимое становится всё больше незнакомым.И сердцу хорошо, и глазу. Просмотрит половину,дальше — лень ему смотреть, глаза закроет, уснёт.

Всего лишь три месяца истечения гарантийного срока

Издалека он, слова ни сказав,внёс ящик, неведомый мне прежде,В нём — лето пылкое давности трёхлетнейи явно просрочено на три месяца всего.Я, поразмыслив, любопытства сдержать не смог,Тот ящик приоткрыл, хотел взглянуть, узнать, что всё-таки за лето,в тот самый миг, когда я приоткрыл,увидел поразительную тайну, — простите, —эту тайну решительно я не могу раскрыть.Я тут же затворил уста,как тут же следом затворил и ящик.До сей поры тот ящик и поныне там,лежит средь груды хлама.Глубокой ночью в час, когда стихает всё, оттудаЗвук доносился неясный, как будто мыши,разом все объединив усилия, усердно что-то грызли, —На то похоже очень, пусть и не совсем.И с этих порВ любой момент, как ото сна я пробуждаюсь, то непрестанно слышу:израненное лето всё стонет одиноко.

Гун Ма

贡马

(род. 1962)

Пер. М. В. Черевко

Отец, который слушал радио

Перейти на страницу:

Все книги серии Антология поэзии

Песни Первой французской революции
Песни Первой французской революции

(Из вступительной статьи А. Ольшевского) Подводя итоги, мы имеем право сказать, что певцы революции по мере своих сил выполнили социальный заказ, который выдвинула перед ними эта бурная и красочная эпоха. Они оставили в наследство грядущим поколениям богатейший материал — документы эпохи, — материал, полностью не использованный и до настоящего времени. По песням революции мы теперь можем почти день за днем нащупать биение революционного пульса эпохи, выявить наиболее яркие моменты революционной борьбы, узнать радости и горести, надежды и упования не только отдельных лиц, но и партий и классов. Мы, переживающие величайшую в мире революцию, можем правильнее кого бы то ни было оценить и понять всех этих «санкюлотов на жизнь и смерть», которые изливали свои чувства восторга перед «святой свободой», грозили «кровавым тиранам», шли с песнями в бой против «приспешников королей» или водили хороводы вокруг «древа свободы». Мы не станем смеяться над их красными колпаками, над их чрезмерной любовью к именам римских и греческих героев, над их часто наивным энтузиазмом. Мы понимаем их чувства, мы умеем разобраться в том, какие побуждения заставляли голодных, оборванных и босых санкюлотов сражаться с войсками чуть ли не всей монархической Европы и обращать их в бегство под звуки Марсельезы. То было героическое время, и песни этой эпохи как нельзя лучше характеризуют ее пафос, ее непреклонную веру в победу, ее жертвенный энтузиазм и ее классовые противоречия.

Антология

Поэзия

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги