Словарь лжеца

Мисс Коттинэм рассмеялась снова, и Фрэшем выдерживал взгляд Трепсвернона на много секунд дольше, нежели вообще было необходимо. Лампа фыркнула разок, и тени той сцены колыхнулись: конторщик Суонзби и полевой исследователь, один весь в засохшей крови и саже, а другой распаленный похотью к жизни, на миг – рука об руку в их уэстминстерском цоколе.

У – уверенный (прил.)

– Мэллори здесь сейчас нет. – В трубку Пип говорила бодро и по-деловому. Я силилась услышать голос робота-звонильщика, его скрежет и жестяную крошечность. Попробовала подобраться ближе, но она перекинула телефонный провод через плечо и крутнулась прочь от меня на стуле. – Кто я? – повторила Пип. Я жестом показала ей кончай, чикнув себя по сонной артерии, но она лишь отмахнулась. Пип скрипела зубами, и я не понимала, слышно ли ее на том конце провода.

С потолка спорхнула еще одна чешуйка штукатурки. Я наблюдала, как эта белая крапина размеренно слетела и опустилась мне на плечо.

– Нет, да, я о вас слышала, – произнесла Пип. – И знаете что – вы меня хоть горшком зовите, приятель. Вас тревожит, что словарь намерен изменить определение какого-то слова? Вам же известно, что мы над вами смеемся, правда? Над вашими скрипучими гласными и вашими угрозами. Знаете, что Мэллори уходит домой и думает о вас каждый день? И лично я насилия не люблю, но я у нее спрашиваю, что не так, и когда она мне рассказывает, я воображаю, как вы сидите у себя в домишке, и представляю себе, как подаю ваши волосья в газонокосилку. Знаете, какие еще слова изменились со временем? Вымойте себе рот. Что еще изменилось? Слово девица, например. Прелестный. Ведьма. Нет, не спрашивайте меня, как или почему, мне это вообще не интересно: если честно, меня это не интересует совершенно. Мэллори объяснила это разок за вкусным ужином, а я сосредоточилась на том, чтобы не сломать себе язык – сами гляньте, если уж так охота. Время у вас явно есть. Кому еще вы звоните, кого травите? Метеорологам? Приливникам? Кто там у нас таблицы приливов составляет? Могу спорить, вам не нравится, что мы до сих пор не говорим на латыни. Нет, вернее, могу спорить, вы терпеть не можете влияния латыни на язык и желали б, чтоб мы просто разговаривали на старом-добром том, что было раньше. Англо-саксонском. Ютском. Понятия не имею, прошу вас – не пытайтесь меня в этом исправлять, я тут ни ухом, ни рылом. Вы просто отвратный троллишка, нравится вам нервировать людей, персонаж вы из братьев Гримм. Они тоже словарь написали, правда, Мэллори? Ты мне это как-то говорила?

– Я…

– Короче, послушайте сюда, – сказала Пип звонившему и пронзила пальцем воздух перед собой. Под воротником и по шее у нее разлилась вспышка цвета. – Глупенький вы человечек. Нет, не стоит передо мною извиняться. Я отпросилась с работы по болезни не для того, чтоб вы мне тут, как это, нюнились на ускоренном наборе. Кто его знает, с чем у вас там незадача – с гомофобией? Боитесь перемен, или языка, или геев, или всего сразу – или же чувствуете, что вас позабыли или обошли, и вам не достанется места и времени в книге, которую никто не читает, что для вас нестерпима – вынудили меня употребить словечко вроде нестерпимо, – совершеннейшая малость, какая для вас не составляет никакой разницы? Я сегодня узнала новое слово, обозначающее вяхиря, – это гораздо важнее вас. Знаете, с кем вы говорите? Это с таким же успехом может быть и словарь, верно. Хотите мне сказать, что здание заминировано, потому что вам не хочется, чтобы слово меняло свое значение и не отставало от времени? Ну так вот: я сегодня словарь, и я вам говорю в крепчайших возможных оборотах – идите лесом.

Она шваркнула трубку обратно на рычаг.

– Он повесил сто лет назад, верно же, – сказала я.

– В ту же секунду, как понял, что сняла трубку не ты, – ответила Пип.

Я обогнула стол и обняла ее, спрятав лицо в том ярде близости между ее макушкой и плечом.

– В газонокосилку?..

– Приятно было произнести, – ответила Пип. Она обняла меня в ответ. – Ой! – сказала она мне в кромку волос, – по-моему, я нашла еще. – Она показала на место в каталожной карточке, палец мазнул по бумаге.

Телефон зазвонил снова.

Над нами раздался шум – скрип, или топ, или громыхание. Мы взглянули на потолочную плитку над нами.

паракмастикон (прил.), тот, кто выискивает истину через вероломство во время кризиса

– Я гляну, – сказала Пип. – Не снимай трубку, ладно?

– Ладно, – ответила я.

И Пип швырк-сверк-сквозанула из комнаты. Телефон продолжал настаивать. Я дождалась, когда услышала ее шаги на лестнице, а потом сняла трубку.

– Я человек своего слова, – произнес оцифрованный голос. Маскировщик голоса – то есть не определить мне, добавилось ли напряжения и громкости в его тоне. Возможно, все дело в моем воображении, но вроде бы слова вываливались быстрее. – Надеюсь, вам приятно.

– Приятно? – переспросила я.

– Приятно, – эхом отозвался голос.

– Приятно, – повторила я.