Эти слова слышали братья Джексон, подходившие в этот момент к мужчинам; поняв, что идет ссора, оба брата удалились, никем не замеченные. Позже Чарлз Мей рассказал о ссоре жене и прибавил, что извинился перед сыном за нанесенный в сердцах удар, но пользы это не принесло; молодой человек не только не принял извинения, но и повторил свою ужасную угрозу. Тем не менее открытого разрыва отношений не произошло: Джон продолжал жить в семье, и все шло по-старому.
В июньское воскресное утро 1879 года, через две недели после ссоры, Чарлз Мей ушел из дома сразу после завтрака, взяв с собой лопату. Он сказал, что хочет углубить родник в лесу, чтобы скот мог пить. Джон еще несколько часов провел дома — побрился, написал несколько писем, читал газеты. Он вел себя почти как обычно — может, был несколько угрюмее и сумрачнее.
В два часа он ушел из дома. В пять вернулся. По каким-то причинам, никак не связанным с интересом к его перемещениям, время его ухода и возвращения запомнили мать и сестры, о чем и заявили на процессе, где его судили за убийство. Тогда заметили, что одежда его была местами мокрой, как будто (так заявили со стороны обвинения) он стирал с нее следы крови. Держался он странно, во взгляде блуждало безумие. Джон пожаловался на нездоровье, ушел к себе в комнату и лег в постель.
Отец не возвращался. Поздно вечером подняли ближайших соседей, всю ночь и весь следующий день шли поиски в лесу, в районе родника. Они ничего не принесли, кроме обнаруженных в глине у родника следов двух мужчин. Тем временем Джону Мею становилось все хуже; по словам местных врачей, у него развилось воспаление мозга, он бредил о каком-то убийстве, но из его слов нельзя было понять, кого убили и кто убил. Но тут братья Джексон вспомнили его угрозу, и Джона Мея арестовали по подозрению в убийстве; помощник шерифа предъявил ему обвинение прямо на дому. Общественное мнение было настроено против юноши, и, если б не болезнь, Джона ждал бы самосуд. При сложившихся обстоятельствах во вторник произошло собрание соседей, на котором избрали комитет для наблюдения за этим делом, а также для принятия крайних мер, если таковые потребуются.
Но в среду все изменилось. Из Нолана, городка, расположенного в восьми верстах, пришло известие, которое пролило совсем другой свет на случившееся. В Нолане были школа, кузница, магазин и полдюжины домов. Магазином заправлял некий Генри Одел, кузен старика Мея. В воскресенье, в день исчезновения Мея, мистер Одел и четверо соседей, все люди честные, сидели в магазине, курили и болтали. День был теплый, и потому открыли обе двери — парадную и заднюю. Около трех часов Чарлз Мей, которого все трое хорошо знали, вошел в дом, пересек его и вышел через задний ход. На нем не было ни шляпы, ни пальто. Он не взглянул на мужчин и не ответил на приветствия, что их не удивило, потому что он был серьезно ранен. Над левой бровью была рана — довольно глубокая, из нее сочилась кровь, залившая левую половину лица и шеи и пропитавшая светло-серую рубашку. Странно, но всем одновременно пришла мысль, что он подрался и теперь идет к речушке позади магазина смыть кровь.
Возможно, деликатность и своеобразный деревенский этикет помешали им пойти следом за ним и помочь; во всяком случае, в судебных протоколах ничего об этом не сказано, просто констатируется факт. Мужчины ждали его возвращения, но он больше не появился.
Речушка за магазином терялась в лесу, который тянулся на шесть миль до Медисин-Лодж-Хиллс. Как только в родных местах пропавшего мужчины узнали, что его видели в Нолане, настроение общественности заметно изменилось. «Комитет бдительности»[68]
самораспустился без всяких резолюций. Поиски в лесах вдоль Мей-Крик прекратились, и почти все мужское население округа теперь рыскало в окрестностях Нолана и Медисин-Лодж-Хиллс. Однако тело Чарлза Мея так и не нашли.Одним из самых непонятных обстоятельств этого загадочного дела являлось официальное обвинение и суд над человеком за убийство того, кого никто не видел мертвым. Все мы в какой-то степени знакомы с капризами и превратностями суда Фронтира[69]
, но этот случай все равно уникальный. Как бы то ни было, из судебных документов ясно, что после выздоровления Джон Мей предстал перед судом по обвинению в убийстве пропавшего отца. Защитник не заявил процессуальный отвод, и дело рассматривалось по существу вопроса. Обвинитель выступал вяло и формально; защитник легко установил — по отношению к покойному — алиби. Так как в то время, когда Джон Мей мог убить Чарлза Мея (если такое вообще могло случиться), последний находился в нескольких милях от места, где пребывал Джон, ясно, что его настигла смерть от руки другого человека.Джона Мея оправдали, он тут же покинул округ, и с тех пор о нем никто не слышал. Вскоре его мать и сестры перебрались в Сент-Луис. Ферма перешла к соседу, у которого был свой хороший дом, а жилище Мея опустело и со временем приобрело дурную репутацию «дома с привидениями».