Слово о полку Игореве

Через четыре десятилетия эту мысль подхватил другой французский славист – академик Андре Мазон. Он полагал, что «Слово» – фальсификат, изготовленный в конце XVIII в. в окружении Мусина-Пушкина при участии самого графа. С 1938 г. он публикует ряд статей, которые были изданы отдельной книгой «Le Slovo d'Igor» в Париже (1940 г.) При этом А. Мазон считал, что «Задонщина» – подлинный шедевр древнерусской словесности, а «Слово» – всего лишь второстепенное подражание, отличающееся непоследовательностью и бессвязностью изложения. Находил французский академик в «Слове» и анахронизмы. Скажем, он считал, что Игорь, вернувшись из плена, не может ехать на поклонение к Пирогощей иконе, поскольку она в 1160 г. была увезена во Владимир. (Согласно летописному свидетельству, Андрей Боголюбский увез не Пирогощую, а прибывшую с ней из Царьграда на одном корабле икону Владимирской Богоматери, и, кстати, произошло это не в 1160, а в 1155 г.)

23 февраля 1963 г. в Пушкинском Доме советский историк А. А. Зимин прочел доклад о том, что «Слово» – блестящая подделка конца XVIII в., и сочинена она Иоилем Быковским. А в окончательной редакции подделки принял участие и Мусин-Пушкин, вставивший в текст упоминание о Тмутороканском истукане и приписку из псковского Апостола 1307 г. Через год Зимину позволили издать на ротапринте 99 экземпляров его книги «”Слово о полку Игореве”. Источники, время написания, автор». Книга была роздана (под подписку, с условием ее обязательного возвращения в спецхран) участникам дискуссии, которая состоялась в Отделении истории АН СССР 4–6 мая 1964 г.

Советские идеологи попытались превратить научный спор в идеологический, в результате которого «Слово о полку Игореве», произведение, повествующее о княжеских распрях и тяжелом военном поражении, должно было получить официальный статус священной коровы советского патриотизма. Ирреальность ситуации состояла в том, что с Зиминым спорили не работники «идеологического фронта», а исследователи древнерусской литературы. Впрочем, Зимин так же не услышал контраргументов Л. А. Дмитриева, О. В. Творогова, Д. С. Лихачева, как Каченовский не услышал ни Калайдовича, ни Пушкина, полемизировавшего с ним о «Слове» 27 сентября 1832 г. в Московском университете.

Перефразируя классика, заметим, что, если бы «скептической школы» не существовало, ее следовало бы учредить. Для популяризации древнерусской поэмы «скептики» сделали много доброго: в полемике с ними были написаны сотни статей и исследований на многих языках мира. Сегодня «Слово» переведено более чем на 50 языков. При этом, к примеру, на английский оно с 1902 г. переводилось семнадцать, а на японский язык с 1947 г. – восемь раз[9]. На русском языке за последние два века сделаны несколько десятков одних лишь стихотворных переводов.

Но вернемся к вопросу о подлинности текста.

Дмитрий Владимирович Набоков (сын писателя) в частном разговоре однажды заметил: надо совершенно не представлять психологию русского дворянства, чтобы вообразить, что граф Мусин-Пушкин мог изготовить подделку и направить ее список Екатерине Великой. Добавим: человек, всю жизнь имеющий дело с подлинниками, достаточно наглядно продемонстрировал нам ту степень честолюбия, которая сама по себе исключает участие в изготовлении и тиражировании того, что называется «пастиш» (шутка, мистификация). Успешный пятидесятилетний сановник не мог позволить себе бросить тень на свое имя и на имена своих детей[10].

А если бы фальшивку смастерил кто-то другой, скажем, тот же Иоиль Быковский, можно не сомневаться, что она вскоре была бы разоблачена. Так в 1815 г. петербургский палеограф А. И. Ермолаев выявил искусную подделку древнего списка «Слова», изготовленную московским торговцем стариной Антоном Ивановичем Бардиным. Но одно дело, имея в руках текст, подделать список, другое – подделать сам текст. Неизбежно возникнут десятки и сотни тех микроскопических отклонений от древних языковых норм, которые выдадут мистификатора. Однако именно лингвисты всегда утверждали, что «Слово» написано не позднее XIII в. и его язык куда архаичнее языка «Задонщины»[11].

Это относится и к тюркской лексике слова. Н. А. Баскаков пишет: «Исследователи-ориенталисты единодушно признают, что тюркизмы “Слова” относятся к заимствованиям из тюркских языков домонгольского периода, а по своей фонетике и грамматическому оформлению – к огузо-кипчакскому типу с некоторыми отзвуками булгарской фонетики, что объясняется последовательными волнами тюркских народов в Восточной Европе»[12].

С позиции современной лингвистики, накопившей огромный материал после открытия в середине XX в. новгородскими археологами берестяных грамот (только в Новгороде их с 26 июля 1951 г. найдено уже около тысячи), академик А. А. Зализняк скрупулезно (строка за строкой, аргумент за аргументом) проанализировал возможность изготовления подделки такого уровня в XVIII столетии. Оказалось, что и в середине XX в. условий для этого не было.