Слово о полку Игореве

Невозможно появление на последней странице «Слова» неизвестного песнетворца и еще по одной причине. Автор «Слова» – гениальный художник и отличный психолог. В его поэме звучит прямая речь Бояна, Игоря, Всеволода, Святослава Киевского, Ярославны, Донца, Гзака и Кончака, но всякий раз голосу героя предшествует косвенное упоминание о самом герое. Скажем, сначала словно вскользь обронена фраза про «замышления Бояна», потом следует рассказ о Бояне и только после: «так бы ты, Боян, запел Игорю...» Здесь же, в самом конце «Слова», неизвестный певец безо всякой мотивировки буквально врывается в текст, да еще и на плечах Бояна.

Есть ли выход из подобного текстологического тупика?

Все станет на свои места, если предположить, что Ходына – имя самого Автора. Тогда окажется, что и появление своего имени в конце текста тактичный автор «Слова» подготовил заранее, употребив личное местоимение первого лица еще в рассказе о поворотном эпизоде битва на Каяле: «Что мне шумит, что мне звенит недавно[116] утром перед зарей…».

Покажем, что это единственно возможное решение данной текстологической задачи. И убедимся, что, если мы будем исходить из контекста средневековой авторской поэзии, то перед нами всего-навсего общее место.

Мнение о том, что Ходыной звали переписчика «Слова» или даже его Автора высказал в 1961 г. московский переводчик А. Г. Степанов. Но он подверг текст столь радикальной правке, что эта гипотеза научным сообществом даже не обсуждалась[117]. Идею Степанова по достоинству оценил лишь Владимир Набоков. К тому времени он уже закончил работу над собственной англоязычной версией «Слова» и выпустил английский перевод[118]. Имя Ходыны в набоковском переводе не упоминается. Видимо, сначала писатель просто не обратил внимания на старую конъектуру И. Е. Забелина. Но через несколько месяцев пожалел о своем упущении. Уже в следующей книге, романе «Бледный огонь», Набоков фактически признал правоту А. Степанова[119]. Правда, сделал это столь по-набоковски (в романе он назвал Ходыну мистификатором), что на это просто не обратили внимания.

Нас не должно удивлять ни то, что Ходына говорит вместе с песнетворцем XI в., ни то, что оба называются «Святославовыми песнетворцами», ни то, что «подпись» Автора звучит в третьем лице. Все это вписывается в канон средневекового авторского мышления, укладывается в закономерности исторической поэтики и, кроме того, – вполне в духе «Слова».

Данте путешествует с Вергилием, а грузинский поэт и царь Арчил II запросто из XVII в. обращается к царю и поэту Теймуразу (начало того же столетия) и одновременно к поэту XII–XIII вв.: «Скажу царю и Руставели»[120], что, впрочем, даже по конструкции напоминает: «Сказали Боян и Ходына».

Именно такое орнаментальное восприятие времени (вспомним набоковский «узор Мнемозины») характерно для средневекового сознания. А. Я. Гуревич пишет: