Слово о полку Игореве

Итак, смысл этого места «Слова» может быть только таким: Боян – Святославов песнетворец и Ходына тоже (даром, что века и киевские Святославы разные), но Боян и Ходына – оба песнетворцы, а песнетворцы традиционно – «государевы любимцы».

Боян пел «время Ярославово», а Автор, вторя Бояну через столетие, пел о «времени Ярославовом и Олеговом», времени единства и времени усобиц («минули лета Ярославовы – были походы Олеговы»)[126].

В начале «Слова» Автор обмолвился: Боянъ... аще кому хотяше пѣснь творити... Это значит, что Автор утверждает примерно следующее: Боян творил песнь только «кому хотел» и «если хотел». В конце поэмы – зеркальное отражение этой фразы: «Боян и Ходына... песнетворцы... государевы любимцы». Боян «хочет творить» песнь тому, для кого песнетворцы – хоти. Чтение «Боян и Ходына… любимцы государя Олега» входит в решительное противоречие с тем, что Автор рассказал нам о противнике княжьих «крамол» Бояне и о первом «крамольнике» Олеге Гориславиче.

Итак, Боян и Ходына – коганя хоти, то есть «государевы любимцы» и «певцы Святославовы». И. Д. Тиунов показал, что слово пѣсньтворьца (правильное двойственное число, то есть «два песнетворца») имеет здесь и двойную синтаксическую связь: песнетворцы чьи? (Святославовы) и песнетворцы о чем? (о старом времени).

Да, метафорически (свивая славу обаполы сего времени) Боян и Ходына оба – певцы старого времени. Один жил в «старое время», другой это время воспевает, противопоставляя его своему «изнаночному». Автор «Слова» любит играть с временем и в случае с Всеславом Полоцким даже заставляет течь время по кругу. Свои анахронизмы автор «Слова» использует в поэтических целях, а потому они всегда оправданы.

Теперь о том, почему Олег не мог быть назван каганом.

Аварский и хазарский титул «каган» (император) был выше княжеского и потому применялся только к киевским князьям – Владимиру Святославичу (так его назвал митрополит Иларион), Ярославу Владимировичу Мудрому, Святославу Ярославичу. Слушатели и читатели XII в. знали, что великим Киевским князем Олег так и не стал. Обычно ссылаются на то, что Олег Гориславич мог себя именовать каганом как Тмутороканский князь. Но Тмуторокань – хазарская провинция, а не столица. К тому же автор «Слова» считает Олега (наравне с Всеславом) зачинателем междоусобиц и, пародируя отчество Олега, награждает его горьким прозвищем Гориславич.

Олег для автора «Слова» не каган, а разоритель Русской земли, из-за которого «погибало достояние внука Даждьбога» и при котором «жизни человеческие сократились». И как еще поэт должен был относиться к Олегу, если тот первым из всех князей привел половцев на Русь? В этом контексте можно с уверенностью сказать, что выражение «каган Олег» из уст автора «Слова» могло прозвучать лишь иронически. Сравнить (и тем сравнять) Олега Гориславича с Владимиром Святым и Ярославом Мудрым мог кто угодно, но не автор «Слова о полку Игореве». Более того, совершенно невозможно представить, чтобы Боян, осуждавший крамолы Всеслава (а значит, и междоусобицы вообще), мог быть назван в «Слове» Олеговым любимцем.

Таким образом, из двух вариантов чтения фрагмента, посвященного Бояну и Ходыне, приемлем лишь один: «Сказали Боян и Ходына, оба Святославовы песнетворцы, государевы любимцы, воспевшие старое время Ярославово и Олегово».

Только в таком контексте возможен этот «анахронизм»: Боян мог и не знать об Олеге, но, с позиции автора «Слова», Ярослав и Олег как ангел и демон стоят у врат, ведущих в «старое время».

Прием, которым Автор «подписывает» свое произведение в третьем лице, называется сфрагидой. Любопытно, что первые сфрагиды, которыми «опечатывал» свои творения античный поэт-эпиграмматист («И это сказал Фокилид»), напоминают сфрагиду Ходыны.

Оба величайших современника Автора – Низами и Руставели – также пользуются сфрагидой. Руставели оттискивает свое имя в последнем стихе «Витязя в тигровой шкуре» с той лишь разницей, что, упомянув в предыдущих строках имена своих предшественников-поэтов, называет их и себя певцами прославленных ими героев, но не может сыграть на сходстве имен.

Список сфрагид средневековых поэтов – от сфрагиды трубадура Турольда в конце «Песни о Роланде» («Завершается Турольдово сказание») до скальдов и персидских поэтов, займет не одну страницу. Назовем лишь тех, чьи имена похожи на имя Ходыны: это трубадур Серкамон, буквально – странствующий по свету (вторая треть XII в.), древнеанглийский поэт Видсид – широкостранствующий. Прибегал к сфрагиде и Гугон Примас Орлеанский, «первый гений» вагантов, поэтов, чье латинское прозвище переводится как «бродячие». Известно, однако, что не только средневековые поэты, но и прозаики использовали прием упоминания себя в третьем лице. Так делали, например, древнерусские летописцы.