Слово о полку Игореве

Но достаточно сравнить сфрагиду Ходыны и сфрагиду Руставели или того же Деора, чтобы убедиться, что Ходына – не прозаик или переписчик (так поначалу считал А. Г. Степанов), а поэт. Специфика поэтических сфрагид в аллитерировании имени автора с созвучным именем нарицательным. Деор и Ходына, как мы видели, аллитерируют себя со словами «государев любимец». Более того, Автор «Слова» тут же подхватывает: «коганя хоти – тяжко ти... зло ти...» Перед нами особая – поэтическая, «рифменная» семантика. «Тяжко и зло» может быть тому, кто назван государевым любимцем, то есть Автору. И только после того, как припевка отзвучала, она переадресовывается Игорю, который, кстати, вовсе не глава Русской земли, и сказать о нем так можно, лишь следуя средневековой поэтике переосмыслений.

Обыгрывание образа собственной головы, которую поэт может и потерять, если песнь не придется по вкусу адресату, для Средних веков, – также общее место, известное поэтам разных традиций. Можно было бы привести многочисленные параллели, но ограничимся указанием на скальдическую традицию «выкупа головы»[127].

В русском фольклоре аналогичные формулы известны каждому с детства: «Мой меч – твоя голова с плеч» и «Не вели казнить, вели слово молвить».

Не случайно, видимо, о своей голове Автор вспоминает в концовке «Слова». Приведем как параллель мнение М. И. Стеблин-Каменского о структуре скальдических хвалебных песен: «Драпа обычно начинается с просьбы скальда выслушать сочиненные им стихи. Затем следует перечисление воинских подвигов прославляемого и восхваляется его храбрость и щедрость. Заключение драпы может содержать просьбу скальда о награде за его произведение»[128].

Автор «Слова» тоже говорит о награде, но эта награда – не «скиллинги» Видсида, а собственная голова певца, как, скажем, у Эгиля Скаллагримссона, самого знаменитого из скальдов.

Ходына – не просто имя. Это или поэтический псевдоним, или прозвище, ставшее таковым. И в обоих случаях – судьба. Странник Ходына, очевидно, не был «придворным поэтом». Этим отчасти объясняется и его гражданская позиция защитника единства Русской земли, и та смелость, с которой он ведет речь о княжеских распрях, и тот воистину «космический» взгляд на землю, с перечислением многих стран, народов, рек и городов, что и в древнеанглийской поэме певца с аналогичным по семантике именем – Видсид.

Замечательно, что в конце XII в. Низами также считает, что придворный поэт рано или поздно проглотит «кусок железа»[129] и что песнетворец хотя и может посвящать свою хвалу государю, но долго оставаться вблизи его персоны не должен. В этом контексте становится особенно понятно, почему во многих дошедших до нас значительных памятниках средневековой словесности поэты всячески подчеркивают, что они «гости» или «любимцы государей» – когани хоти. Об этом точно сказал тот же Низами: «Кто мыслью поднялся до истины, не положит голову на каждый порог»[130].

Единственный порог, на который мог бы положить свою голову Автор «Слова», – порог Святослава Киевского. В этом убеждает нас целый ряд историко-политических обстоятельств, равно как и контекст всей поэмы. И все-таки поэтическая и политическая позиция «Святославова песнетворца» много шире, глубже, чем даже позиция киевского государя. За 39 лет до Калки поэт видит надвигающуюся из Поля катастрофу Киевской Руси, угадывает страшные последствия княжеской розни. Главный его герой, как неоднократно отмечали исследователи «Слова», – не Игорь или Святослав, а вся «Земля Руськая». Недаром Автор, как следует из «Слова», так много ходил по этой земле.

Как и Видсид, Ходына целиком оправдывает, «оплачивает» свое поэтическое имя всем текстом поэмы, ведь «Слово о полку...» – «Слово о походе...». Он, пользуясь его же выражением, «мыслью поля мерит», то есть мысленно совершает весь путь Игоря от Новгорода-Северского до Каялы и от Каялы до Киева. Он ведет повествование «по былинам сего времени», противопоставляя этим «былинам» замышления Бояна. Помимо прочего, это еще и пространственное противопоставление. Боян недаром назван «соловьем старого времени», и недаром четырежды подчеркнута в «Слове» вертикальность его передвижения: «мыслью по Древу», «волком по земле – орлом под облаками», «соловьем по Мысленну Древу», «волком через поля на горы». Движение Ходыны параллельно движению русичей по плоскому Полю Половецкому. Можно сказать, что Автор замечает каждую былинку (др.-рус. былие – сухая высокая трава) во время прохождения полка к Каяле, играет созвучными словами «былины» – «былие», как в случае с Бояном играл созвучными «замышление» – «мысль» – «мысь» (или «мыстль» – зверек, белка). Такая игра встречается в «Слове» десятки раз, и это вполне соотносится с «темным», «магическим», «странным» стилем современников Автора – трубадуров, скальдов, Низами.