Слово живое и мертвое

В подобных случаях с идиомаминадо обращаться так же осторожно, как с аршинамии верстами, которые, переселясь куда-нибудь на западную почву, утрачивают привычную стертость, и сквозь второе, переносное значение вдруг проступает их изначальный смысл и облик.

В том же рассказе о марсианах на преступника надевают платиновыенаручники, через фразу появляется кто-то с позолоченнымиромбами на форменной фуражке, а посередке один герой освобождается от железных тисковдругого! Обычно мы этого железане замечаем. Но здесь, попав меж двух других металлов, оно некстати обнаружило свою первоначальную природу. Надо было «железные тиски» заменить хотя бы « мертвой хваткой».

А вот нечаянность: «исследователь проник в склад ума» (изучаемого художника), будто вор – в склад товара! По счастью, успели спохватиться, можно ведь и по-другому: понял, постиг, изучил.

Когда вокруг бродят волки, не надо людям «хватать быказа рога», лучше скорей взяться за дело.

Молодым гепардам, которым не досталась убитая их папашей газель, не стоило в переводе приписывать волчийаппетит: упомянутый в переносном смысле третий представитель животного мира тут излишен. Когда волчийаппетит у человека –это образно, забавно. Отнесенные же к другому зверюэти слова буквальны и смешны: вряд ли кто вычислял, насколько у волка аппетит лучше, чем у гепарда. Излишне и в хорошем очерке о птичьих нравах: « Сойкадаже дроздаможет прищучить».

«В палисадниках слонялись озабоченные собаки». Слоняются– от безделья, у того, кто озабочен, походка совсем другая. Да еще рядом с собаками из этого «слоняются» вдруг выглядывает… слон!

В одной рукописи поначалу говорилось так: «Он, который не тронет и дворнягу, сам убьет палача». И тут же рядом: «Газетные шавкиобвиняли его…» Будь это перевод, мы заподозрили бы, что переводчик побоялся отойти от буквы подлинника и заменить дворнягу обычным русским «он, который и мухи не обидит». Здесь же автор сам неловко сблизил два образных выражения – порознь они хороши, но рядом очутились напрасно.

* * *

Это, пожалуй, случаи самые коварные: ловушка замаскирована, скажем, привычностью переносного значения. Но зачастую пишущий соединяет слова, несоединимые по самому прямому, основному смыслу.

« Ушиего онемели… наполненные невероятным, убийственным ревом», – очевидно, человеку заложило уши.

« Покосилсяна него, не отводя глаз(от других)» – попробуйте проделать такое упражнение!

«…Громко вскрикнулаона, онемевот страха», – вероятно, похолодев?

«Телевидение выбрасываетна рынок массового потребления море опутывающейчеловека продукции».

Птицы полетели, « копьямивыставив перед собой длинные изогнутыеклювы» – но ведь копье-то не изогнутое, а прямое!

Престранно выглядит крупный газетный заголовок « Перекресток, ведущийк истине». Спрашивается, когда это перекресткикуда-либо вели? Ведет одна из дорог, но не сам же перекресток!

Не очень-то удачная выдумка – зевсообразный красавец, но зевсообразный затылоксочетание уж вовсе ни с чем не сообразное.

Надо, необходимо задумываться, как сочетаются слова, тогда вовремя заметишь, что невозможно « маленькийшофер взгромоздилсяна сиденье», и подыщешь замену: вскарабкался, взобралсялибо примостилсяза рулем.

Из текста, подписанного двумя литераторами, в последнюю минуту выловлена « конструкция по принципу пустотелой трубы». А какой же еще ей быть, трубе? Труба или трубка любого происхождения и назначения в зубах курильщика или в оркестре, огромная ли фабричная или тончайший капилляр – всегда пустотелая, это ее первейшее определение и отличие от любого другого предмета!

«… Крикнул он сварливо» – было сказано когда-то о герое одного романа. А много времени спустя в новом издании «отредактировано»: « крикнул он ворчливо» – и никто не услышал, не спохватился, что крики ворчаниенесовместимы.

Читаем в публицистике и в художественной прозе, переводной и оригинальной: «Я ощутил полную опустошенность», «Там царило полное запустение», «Картина полного опустошения».

Да, слово полныйтеряет свой первоначальный смысл и нередко воспринимается как совершенный. Но не в таких же сочетаниях!