Случай в Москве

– Я буду счастлив вам напомнить… – Бархатистые глаза Козодавлева мягко просияли. – 27 августа сего года вас видели раздающим провизию и воду неприятелю.

– Погодите.

– Вы не помните, что делали в этот день? Странно. День после Бородинского сражения не мог не запомниться. А 27-е как раз было назавтра.

– Очень даже помню. Только я не раздавал провизию и воду. Я дал напиться из своей фляги. И не неприятелю. А просто одному драгуну. Под ним ядром убило лошадь, и его ею придавило, он под ней лежал и звал на помощь.

Козодавлев кивал.

– Не русский, – уточнил: – Драгун.

Мурин начал краснеть:

– Куда вы клоните?

– Никуда. Далее. Самовольно отлучившись из расположения вашей части, вы, во время экзекуции персон, схваченных по обвинению в мародерстве, изволили препятствовать действиям старшего офицера, который…

– Вот оно что, – Мурин задохнулся от возмущения.

– По вашему лицу я вижу, что дальше напоминать не надо. Я прав? Верно. Как вы сами убедились, ваши симпатии к французам давно начали обращать на себя неодобрительное внимание.

– Это чье же?

– В минуты роковые, когда любовь к отечеству становится важнейшей из добродетелей, таковое внимание становится всеобщим.

Мурин подумал о товарищах по полку. Кто видел, как он поил того драгуна? Кто там был? Ельцов был и Сиверский. Они даже помогали спихнуть эту проклятую дохлую лошадь. Неужели кто-то из них пошел и состряпал поклеп? Он представил в этой роли Ельцова. Представил Сиверского. «Немыслимо».

– Переходим далее. Этот случай, я уверен, свеж в вашей памяти. Угрозами вы вымогали взятку у купца первой гильдии Шольца.

Мурин вскинул подбородок:

– Что… Что вы сказали?

– Не я. Он – подал на вас жалобу.

– Это… Это ложь.

Мурину казалось, что комната начала подрагивать. Пустые полки скалили зубы.

– Что он составил жалобу? Могу показать подписанную им бумагу.

«Мерзавец Шольц. Наглец». Мурин старался говорить спокойно:

– Ложь – то, что он утверждает.

– Не только он. Он привел с собой свидетеля. Купца первой гильдии Баумгартена. Или вы отрицаете, что вам эти персоны знакомы?

– Этого я не отрицаю. Но я не…

– Вы ворвались в лавку господина Баумгартена…

– Я вовсе не врывался! Я вошел.

– …где временно нашел приют названный Шольц, и с оружием угрожали…

– Погодите. Он утверждает, что я взятку вымогал. За что же?

Господин Козодавлев просиял:

– Наконец-то вы задали по-настоящему интересный, существенный вопрос. Ответ на него прояснит, почему мне кажется важным объединить эти отдельные эпизоды в одно дело.

При слове «дело» у полкового командира ухнуло сердце. Он хорошо помнил времена императора Павла, человека сумасшедшего и подозрительного. Всего-то дюжину лет назад это было. Как тогда арестовывали по ночам. Как стряпали «дела» из ничего. Какой ужас наводила Тайная экспедиция. Она с тех пор была упразднена, то есть теперь называлась по-другому, «иначе бы этот прохвост здесь не сидел». Он ткал паутину. Зарабатывал себе очередной чин или орденок. Командир пошевелил пальцами, точно к ним уже налипли первые невидимые нити. Жизненный опыт подсказывал ему, что из такой паутины надо не выпутываться, а вырываться. И лучший способ – притвориться буйным дураком.

Тем временем Козодавлев вкрадчиво продолжал:

– Французская – примечательно, не правда ли? – опять французская. Вырисовывается линия определенного поведения. Итак, французская подданная…

Но изложить версию «мерзавца Шольца» или свою собственную он не успел. Полковой командир счел, что время пришло, и, фигурально говоря, галопом вынесся из рощи, с саблями наголо и с криком «Ура, ребята!».

Для затравки бахнул кулаком по пустой полке. Звук получился гулкий и такой же эффективный, как если бы бухнула пушка, расчищая коннице дорогу в строй неприятеля. И Мурин, и Козодавлев подскочили от неожиданности, оборотили лица на источник звука.

Так же мгновенно, как командир налился, господин тайный советник побледнел. «Караул. Припадочный», – пронеслось в его глазах. Контуженных вояк ему уже довелось встречать по долгу службы, эти встречи не оставили приятных воспоминаний. Он подобрал ноги, готовый спастись бегством.

…Знал командир, впрочем, и то, что молокососы-офицеры за глаза кличут его Papa Écrevisse, Папаша Рак. То есть по-настоящему – не боятся. Заорал:

– Р-ротмистр! Смир-на!

Мурин вскочил и вытянулся во фрунт.

– Подрались с этими купцами какой там ебеной матери гильдии?

– Никак нет.

– Пили с ними?

– Никак нет.

Командир крутанулся к Козодавлеву, который сидел ни жив ни мертв:

– Слыхали? Купцы эти одни пили.

Господин Козодавлев трепыхнулся:

– Но взятка…

– Взятка?! Лейб-гусару? Пить им надо меньше! Купцам этим! В белке и не то покажется!

– Суть не в этом. Суть в том, что французская…

– Баба, что недавно сгорела?

И, не дав ему ответить, командир крутанулся к Мурину:

– Р-ротмистр! Каков был приказ? Навести справки о родне сгоревшей особы. Отыскали родню?

– Никак нет.

– Тогда отставить! Родни нет! Тела нет! Кончено! – Он рубил воздух ладонью. Обдуманно делая это в нескольких вершках от носа господина советника, который уж и так вжался в спинку кресла и моргал при каждом взмахе.