Слуга Божий

Мужчины спокойно складывали хворост вокруг клетки из ивняка.

– Мокрое дерево, – пожаловался один из них вполголоса.

– Мокрое – значит, будет гореть дольше, – весело ответил Игнаций. – Сухое ведь только пф-ф! – и нет Мордимера. Ну, поверните его лицом к реке, – сказал он внезапно, – потому что как же это…

Двое мужчин позвали еще кого-то и, покряхтывая, передвинули ивняковую фигуру так, чтобы я, запертый в клетке, смотрел теперь на реку. В итоге я потерял из поля зрения костры и суетившихся возле них людей, впереди теперь были только темная гладкая поверхность залива и болотистый берег.

– Ты удивишься, Мордимер, – говорил Игнаций, словно ведя дружескую беседу. – Удивишься тому, кто выйдет из залива, чтобы взглянуть на твою смерть. Только не разочаруй меня, кричи. Когда огонь станет жечь твое тело – кричи громче.

– Все же ты безумец, – сказал я, вздыхая, поскольку понял: раз он жаждет услышать мой крик, не прикажет вырвать мне язык.

Игнаций лишь рассмеялся.

– У тебя ведь никогда не было возможности взглянуть на пламя с той стороны, Мордимер. Это будет новый жизненный опыт.

– «Только Он – твердыня моя, спасение мое, убежище мое; не поколеблюсь более»[39], – ответил я.

Подручные Игнация закончили складывать хворост вокруг ивняковой фигуры и теперь изучали результаты своего труда.

– Час настал, – сказал торжественно Игнаций и отошел в сторону. Вернулся с горящим факелом в руках. – Подойдите сюда, дети мои, – крикнул, и я услыхал, как за моей спиной начинают собираться его соратники.

– Боги рек и лесов, боги полей, лугов и болот… – начал торжественно.

– Аллилуйя, вылезайте, твари! – крикнул я. – Фас! Эге-гей! Мордимер сейчас отвесит вам подсрачников!

Я услышал за спиной враждебное бормотание, и кто-то всадил мне кончик палицы под ребра. Я охнул и закашлялся, и тогда кто-то еще вмазал мне по затылку.

– …примите нашу жертву, – надрывался Игнаций. – А взамен сделайте воду, деревья, ветер и песок нашими друзьями. Нашлите на наших врагов бури и ветры, ударьте в них молниями…

– Говниями! – заорал я и снова получил так, что в голове загудело.

Но надеялся: хоть немного, а порчу им праздничное настроение. Всегда полагал, что уж если умирать, то так, чтобы потом хватило на песню или хотя бы анекдот.

– …прострите рифы и мели под носами их кораблей. Просим вас об этом!

– Просим, просим, просим, – простонало сборище за моей спиной.

– Явитесь и насытьте глаза страданиями Христового слуги, – кричал Игнаций. – Пусть сдыхает так, как подыхал его Бог!

И внезапно, уж хотите верьте, хотите нет, милые мои, я увидел, как из темной глубины появляется нечто. Еще далеко от берега, на границе тьмы, но все же… Я видел, как бурлила вода, словно там плескалась огромная рыбина, и поневоле ощутил дрожь.

Неужто эти глупцы научились вызывать демонов? Что ж, в конце концов, Игнаций был опытным инквизитором, и лишь Господу ведомо, какие книги читал, чему сумел научиться.

В зерцале вод проявлялось нечто огромное. Нечто темно-зеленое, чудесно блестящее в слабом свете луны. Нечто, покрытое грязью и плесенью. Вокруг этой бесформенной огромной фигуры я видел и другие силуэты: меньшие, кажется, женские. Весь этот хоровод приближался неторопливо, а вода вокруг них булькала и хлюпала, словно приведенная в движение подземным извержением. Теперь уже было не до смеху – я почти готов был благодарить Игнация за то, что тот намеревался меня сжечь, а не бросить тварям живьем. Ведь они, как и все демоны, наверняка были бы не против полакомиться человеческим мяском.

– Вот ваша жертва, – сказал Игнаций, а я увидел краем глаза, как поднимает он руку с факелом.

– «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня»[40], – завел я во весь голос.

– Молчи! – крикнул Игнаций, который наверняка надеялся, что я онемею от страха или примусь молить о спасении.

– «Если я пойду посреди напастей, Ты оживишь меня, прострешь на ярость врагов моих руку Твою; и спасет меня десница Твоя»[41].

И сразу после этого раздался свист, факел упал в грязь, а Игнаций заверещал. И теперь это был крик не проповедника – всего лишь раненого человека. За моей спиной шумели, раздавались крики, но все перекрывал сильный голос: «Вперед, дети Христовы!» – И голос этот показался мне до крайности знакомым.

Я изо всех сил пытался повернуть голову, но не мог этого сделать, а потому не видел ничего, кроме болотистого берега, воды и погасшего в грязи факела, от которого едва не запылала моя ловушка.