Слуга Божий

Создания, выходившие из воды, замерли. А потом начали отступать. За спиной раздавались отчаянные крики боли, стоны, свист мечей и громкое хлюпанье грязи под ногами. Наконец в поле моего зрения вбежали трое. Двое мужчин в белых одеяниях, третий – некто большой, дородный, облаченный в черный плащ с капюшоном. Темная фигура, несмотря на свои размеры, догнала первого из убегавших и скрутила ему шею стремительным, едва заметным движением левой руки. Я отчетливо услышал треск сломанных позвонков. Потом огромный мужчина повернулся, словно танцовщица, уклонился от сабельного удара и ударил сам – второго культиста, прямо в грудь. Нет, милые мои, «ударил» – это слабо сказано. Он воткнул ему пальцы в грудную клетку, проломил ребра и вырвал сердце. А потом засмеялся и швырнул кровавый комок подальше в воду. Женские фигуры подскочили, раздирая его на ошметки, и тотчас я услышал писк да отвратительное чавканье.

Мужчина же пошел в мою сторону, схватил статую из ивняка и единым движением повернул так, чтобы клетка смотрела в сторону леса. Я увидел несколько темных фигур в капюшонах и множество белых пятен, что лежали среди затоптанных кострищ. Ради справедливости следует отметить, что некоторые из тех пятен были не белыми, но бело-алыми. Тем временем мой избавитель вырвал дверцы клетки и вытянул меня наружу.

А потом откинул темный капюшон, что скрывал его лицо.

– Ты… ты инквизитор? – только и спросил я бессмысленно – поскольку видел черный кафтан с серебряным, сломанным распятием, вышитым на груди.

Он рассмеялся, и его обвисшие щеки затряслись.

– Ну, что-то вроде того, – ответил. – Ты должен нас простить, Мордимер, что использовали тебя как приманку. Но ведь наверняка помнишь, что говорит Писание: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Господь испытал жар твоей веры, и ты прошел испытание.

Трудно было бы мне не вспомнить этой цитаты из Писания, поскольку сам же я двумя днями ранее привел ее в разговоре с Эньей.

Впрочем, доскональное знание слов Господа и Апостолов было частью моего образования. Правда, дерзости моей недостаточно, чтобы утверждать, будто осведомлен я столь же, сколь высокоученые доктора, однако некоторыми скромными теологическими знаниями обладаю.

Он покивал в задумчивости:

– А не всем это удается. Ведь и Писание ясно говорит: «Противник ваш Диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить»[42].

– Не сильно он им помог. – Я глядел на раскиданные по земле тела и на людей в черном, что меж ними кружили.

– Верно, не сильно, Мордимер, а знаешь ли почему?

– Ибо того хотел Господь.

– Простейшее объяснение. Но это не вся правда, Мордимер. Господь так хотел, ибо видел искренность наших сердец и добродетель наших поступков. Бог так хотел, ибо мы сияем светом, отраженным от Славы Его. Не помог бы нам, когда б не были мы мечом в руке Его и солдатами Его войска. Бог всесилен, но помогает лишь тем, кто верует в Его всесилие. Бог не помог бы тебе, Мордимер, когда бы ты, запертый в смертельной ловушке и обреченный на смерть, до самого конца не пел гимны во славу Его!

Одетые в черное стражники вязали последних еретиков и переносили на борт ладьи, которая чуть ранее показалась из мрака и стояла теперь подле берега.

– Не могу во все это поверить, – покачал я головой.

Я смотрел на моего спасителя и отчетливо видел его в свете луны и в отсвете тлеющих вокруг костров. Миг назад он сражался с нечеловеческим умением, но на лице его не было и капли пота. А я вспомнил, каким видел его ранее. Задыхающимся, измученным, насквозь промокшим потом и отчаянно воняющим. Усилия, которые он потратил на короткую прогулку вверх по лестнице – как казалось тогда, – могли его убить. И это – тот самый Марий ван Бохенвальд?

– Как плетет судьба, – усмехнулся он. – Знаю, о чем думаешь, Мордимер. О бедном Марии, для которого даже взобраться по лестнице было непосильным трудом. Однако подумай: а сам ты разве не играл роль? Не был ли некоторое время купцом Годригом Бембергом, добряком из Хез-хезрона? А я был задыхающимся, непутевым и запутавшимся в жизни ван Бохенвальдом…

– Потел и смердел…

– Потел и смердел, потому что хотел быть потеющим и смердящим, Мордимер. Чтобы лучше сыграть эту роль. Ты гордишься тем, что умеешь из человеческой глины вылепить нового человека. И нам, инквизиторам, ведомо это чудесное превращение высокомерного грешника в человека отчаявшегося и раскаивающегося. Но быть может, ты научишься лепить и себя самого, Мордимер. Ибо если веришь. – Голос его внезапно сделался тверд. – Если свято веришь – вера сделается реальностью. И не станет вещей, которые будем не в силах сотворить посредством нашей веры. Захоти я – мог бы оторваться от земли и воспарить. Но не хочу, поскольку не думаю, что Господь желал бы от меня этого…