Слуга Божий

Я представил себе огромного Мария ван Бохенвальда, воспаряющего, словно птица, и, несмотря на серьезность ситуации, мне стало весело. Но, конечно же, милые мои, я и бровью не повел, чтобы не выдать этого веселья.

– Тебя развлекает то, о чем я говорю, Мордимер, – кивнул он печально. – Но не виню тебя, ибо некогда и сам был таким же. Сотни лет тому назад…

– Сотни лет? – переспросил я, не подумав, хотя спрашивать не следовало, ведь Марий ван Бохенвальд просто сошел с ума. А с безумцами следует соглашаться, чтобы их успокоить.

– Отчего бы и нет?

– Потому что люди так долго не живут, Марий, – ответил я настолько ласково, как только сумел. Может, он и был сумасшедшим, но сейчас моя жизнь была в его руках.

– Нет? – усмехнулся он. – Действительно?

Я не знал, что ответить, но он, похоже, и не ожидал ответа. Повернулся к своим людям.

– Дайте моему товарищу коня, – приказал. – И пусть возвращается в Тириан.

Протянул мне руку, и я ее пожал. Была у него сильная твердая хватка, столь отличавшаяся от мягкого пожатия Мария ван Бохенвальда из трактира «Под Быком и Жеребчиком».

– Мы присматриваем за тобой, Мордимер, – сказал он. – И будем приглядывать впредь. И может, когда-нибудь, – усмехнулся одними губами, – призовем тебя для долгой беседы.

Наверняка вы уже поняли, что ваш нижайший слуга – не из пугливых и в опасных ситуациях ноги меня не подводят. Но когда Марий ван Бохенвальд произнес свои слова, холодная дрожь пронзила мой позвоночник. Марий, верно, это заметил или почувствовал, поскольку лицо его слегка изменилось.

– Ох, Мордимер, нет, я не говорил о такой встрече – но о разговоре, что сможет изменить твою жизнь к лучшему.

Он кивнул мне и отошел пружинистым шагом. Миг еще я глядел в его широкую спину, обтянутую черным плащом, пока некто, остановившись рядом, не вырвал меня из задумчивости.

– Конь ждет, парень, – сказал человек, чье лицо я не мог различить под темным капюшоном. – Счастливой дороги.

– А они? – спросил я тихо. – Что будет с Игнацием и остальными инквизиторами?

Человек в черном взял меня за плечо и подтолкнул вперед. Деликатно, но настойчиво.

– Погибли с честью на поле битвы, Мордимер. В смертельной схватке с проклятой ересью, – сказал. – И лучше бы тебе о том помнить, ибо среди инквизиторов не может быть отступников.

Я уже знал, что с ними произойдет. Они попадут в место, о котором не говорят вслух. В каземат, по сравнению с которым подземелья монастыря Амшилас и подвалы Инквизиториума – сущие дворцы. И там, в боли и смирении, расскажут о всех своих грехах и научатся снова любить Господа. Поймут, что блудили, и поймут почему. Будут помазаны там мирром и омыты, а души их побелеют, словно снег, пусть даже от грешных их тел и останется совсем немного. А в конце – завершат очищение и сгорят, благодаря Господа и слуг Его за то, что позволили познать экстатическую радость костра. Поверьте мне, что умирать они будут, преисполненные веры и безбрежной любви.

И именно это имел в виду Марий ван Бохенвальд, когда говорил о лепке человеков.

* * *

Еще до рассвета я выбрался на тракт, а двумя днями позже был в Тириане. Размышлял ли я о том, что случилось? А вы как полагаете, милые мои? Думал о том едва ли не все время. О Марии ван Бохенвальде, или, вернее, о человеке, который взял сие имя и был не более и не менее – представителем внутреннего контроля Инквизиториума.

Конечно, мы – простые инквизиторы – знали о существовании таких людей. Но одно дело – знать, а совсем другое – увидеть собственными глазами, верно?

Я кинул поводья пареньку-конюху и вошел в гостиницу. Хозяин приветствовал меня радостной усмешкой:

– Как дела, ваша милость?

– Хорошо, – ответил я. – Очень хорошо. Моя женщина наверху?

– Она, – смешался он на миг, – она… выехала. Думал, что вы знаете… Но оплатила все счета на неделю вперед.

– Выехала, – повторил я. – Что ж…

Он хотел еще что-то мне объяснить, но я оборвал его, махнув рукою. Я устал и сейчас хотел только спать. А потом – напиться.

Я поднялся по ступеням, открыл дверь ключом. На бюро лежал листок бумаги, исписанный мелким красивым почерком. Но не листок привлек сперва мое внимание, а стрелка с пером, что пришпиливала листок к дереву. Я осторожно вынул ее и положил на стол. Потом вынул из кармана стрелку, которая оборвала жизнь тирианского наемного убийцы, и сравнил. Были как две капли воды.

Кроме того, разве что на стрелке с бюро не было следов яда.

Я заглянул в бумагу.