– Удачный день для суда. Все обманутые тобой в сборе, Шаньюань, интересно, какое же наказание они для тебя выдумают? Убитый по твоей вине благородный внук Сун. Мой щенок Чжунхуа, соблазненный тобой. Обманутый Бао Сюэ, думавший, что его подруга спокойно умерла от старости. И я, твоя родственная душа, погубленная тобой. Не хочешь ли выслушать наш приговор?
Кровь застучала в ушах Сун Цзиюя, как грохочущий водопад.
Убитый по его вине… приговор…
– Лао Ху… – губы не желали шевелиться. – Почему Хэ… принц Чжунхуа убил меня?
Тигр не отвел золотых глаз.
– Потому что я приказал ему убивать, пока не иссякнет источник крови императоров Вэй, – он сглотнул. – Я не знал… что приказ действует во всех перерождениях.
– Ты… проклятый… – краем глаза Сун Цзиюй заметил блеск стали – Хэ Лань молниеносным движением выхватил из рукава нож и бросился к намертво стиснутому корнями Ху Мэнцзы. Пары шагов ему не хватило: барс прыгнул, впился клыками в его горло, но брызнула не кровь, а золотая пыльца, мгновение – и в пасти у него оказался смятый привядший цветок.
Обнажив меч, Сун Цзиюй бросился к Ху Мэнцзы, рубанул по корням. Потекла густая черная смола, за спиной раздался глиняный грохот; Сун Цзиюй едва успел развернуться и подставить меч под тяжелую алебарду. Клинок зазвенел, но выдержал, добрый клинок, хороший подарок…
– Благородный внук Сун! – прогремел над ним голос императора. – Я в тебе разочарован!
Второй глиняный воин занес алебарду, но тигр одним ударом лапы снес ему голову.
– Ты? Разочарован в А-Юе?! – прорычал он. – Ты не достоин…
Что-то огромное, похожее на заросшее тиной бревно, врезалось в него, всем весом вмяло в топь. Дракон! Здесь, на болотах, он как будто стал больше. Тигр наотмашь ударил его по морде, принялся драть задними лапами грудь, но когти соскальзывали с малахитовой чешуи. Дракон изогнул гибкое тело и, огромными клыками ухватив врага поперек туловища, взмыл, заметался, колотя тигром о сосновый ствол, как безвольной игрушкой, размахнулся и со всей силы швырнул об землю. И не достать его, летящего, мечом…
Сун Цзиюй напружинился было для прыжка, но мастер Бао преградил ему путь.
– Лун Цяньжэнь! – крикнул он. – Старый сукин сын! Перед тобой-то он чем провинился?! Отдай его мне! Это мы с магистратом Суном должны с него спрашивать!
– Я служу его величеству! – огрызнулся дракон. – Мой договор о верной службе скреплен священной императорской печатью! Не смей мешать императорскому правосудию, голодранец!
Сун Цзиюй стиснул зубы. Это, что ли, правосудие?! Ху Мэнцзы толком ничего не сказал, не успел оправдаться…
– Отпустите его! – велел он. – Мастер Бао прав, мы должны услышать все из его уст.
– Тебе не дозволено здесь распоряжаться, щенок безродного Суна! – проскрипел Чжун-ди. – Ты посмел поднять руку на Сына Неба! Изменник! Взять его!
Барс обернулся к нему вдруг.
– Лови! – крикнул он и мотнул головой, швыряя орхидею. Оттолкнувшись от земли, он взмыл высоко в воздух – и обрушился на речного дракона, вцепился ему в загривок. Они покатились по земле.
Сун Цзиюй поспешно сунул орхидею за пазуху и ударил ногой глиняного стражника так, что тот отлетел и в черепки разбился о сосновый ствол. Сун Цзиюй бросился к топи, в которой исчез тигр. Рыжевшая среди зеленой грязи лапа вдруг превратилась в изящную человеческую руку. Выругавшись, Сун Цзиюй сунулся в грязную булькающую жижу и ухватил бесчувственного Ху Мэнцзы за волосы.
Возможно, горный дух стал почти бесплотным или Сун Цзиюй обрел неожиданную силу – он легко вытащил обмякшего Ху Мэнцзы и поднял на руки.
Тот не сопротивлялся, кровь из рассеченного лба заливала лицо.
С ним происходило нечто странное: черты смазывались, то проявлялись тигриные полоски, то клыки вылезали из безвольного рта. Но хуже всего… Сун Цзиюй мог видеть сквозь него свою собственную руку.
Перекинув Ху Мэнцзы через плечо, отсекая мечом рвущиеся к ним ветки, Сун Цзиюй побежал к выходу из «тронного зала». Император ревел у него за спиной приказы, выпуская облака мошкары; его голос заглушал скрипучий визг дракона и яростный рык барса.
Ветви входа в болотный дворец тоже пришли в движение, затягивая проем. Сун Цзиюй прибавил скорости, но те уже сплетались перед ним…
«Я чертов призрак, – сказал себе Сун Цзиюй. – А они оба – духи».
И, не сбавляя шага, врезался в живую стену. И пролетел насквозь, не почувствовав никакого сопротивления. Оглянулся – оставить там мастера Бао?.. Но что он может сделать? Он должен спасти хотя бы этих двоих…
Поудобнее перехватив Ху Мэнцзы и пристроив за пазухой орхидею, в цингуне он помчался к поместью.
– Бегите, бегите! – стонал за ним лес. – Неблагодарный щенок Сун… Предатель Ху… Я доберусь до вас!
Лишь за воротами Яшмового порога он смолк, оглушительная тишина придавила, зазвенела в ушах. Не выбежали лисы, светляки не зажгли фонарей. Сун Цзиюй увидел торчащие из травы черные уши, заметил блестящие глаза, но звери лишь наблюдали, не шевелясь.
Он вломился в покои Ху Мэнцзы, но темно было и там; зелень, прежде сочная и живая, вяло опустила листья.