Слуга тигра

Человек попытался было высвободиться, но быстро сдался. Оказалось, что его зовут Вэй Жэньчжи, и он действительно сын императора. Правда, родство с Сыном Неба не помогло ему ответить на все вопросы, хотя Шаньюань для верности повел его длинной дорогой и круга три с ним обошел вокруг лагеря охотников – вдруг ему просто нужно было время вспомнить?

В конце концов Вэй Жэньчжи сдался.

– Признаюсь, Ху Шаньюань, ты меня пристыдил. Я плохо слушал учителей, больше думал об охоте и развлечениях, а теперь не знаю, что ответить необразованному лесному мальчишке. Всю жизнь я слышу: «Если в человеке естество затмит воспитанность, получится дикарь, а если воспитанность затмит естество, получится знаток писаний. Лишь тот, в ком естество и воспитанность пребывают в равновесии, может считаться достойным мужем». Но что значит естество? Этого я так и не понял.

– А я думаю, все просто! – Шаньюань тщательно ободрал кору с сорванного прутика. – Вот я, хушэнь – и тигр, и человек. Я могу догнать оленя, убить его и съесть, порой это даже весело. Но отдать оленя слугам, чтобы они поджарили на углях самые вкусные части и приправили их травами да специями, дождаться ужина, разлить по чаркам вино и произнести стихи о летней ночи или осенней луне… Это ведь совсем иное удовольствие, более утонченное. Тот, кто может оленя убить, как зверь, а съесть его, как человек, и есть достойный муж, я так счита…

Он осекся, заметив, как странно смотрит на него Вэй Жэньчжи… И понял. Проговорился!

– Значит… Ты – хушэнь? – переспросил Вэй Жэньчжи, приподняв брови.

– Я… пожалуй, да.

Был ли смысл отпираться дальше? Шаньюань вздохнул и отрастил на голове тигриные уши. Подумал немного и для верности всю голову превратил в тигриную.

– Вот так.

Вэй Жэньчжи побелел, схватился за нож. Наверное, впервые видел тигриную морду так близко.

– Невероятно… Невероятно! – воскликнул он, справившись с собой наконец. – Либо я сплю, либо болен… Нет, я в здравом уме! Значит, ты и правда дух-тигр! А я-то хожу, рассказываю тебе о человеческом житье, будто ты сам не… Сколько тебе лет? Я, верно, дитя по сравнению с тобой!

– Что ты, мною впустую прожито всего восемьдесят лет! – Шаньюань рассмеялся. – Ты, наверное, куда меня старше… Ох, нет, люди же больше ста и не живут. Так сколько тебе? Пятьдесят?

Вэй Жэньчжи улыбнулся, напряжение ушло из его тела.

– Мне двадцать три, почтенный дух.

– Ха! Так ты совсем котенок! – Шаньюаню и самому стало легче. Он вернул человеческую голову на место. – Как все же поразительно! За жалкие сто лет вы умудряетесь столько всего постичь, столько всего создать!

– Но послушать тебя, сто лет это и вправду мало, – Вэй Жэньчжи вздохнул. – Скажу честно, я тоже всегда так думал. Мне нужно больше. Когда я стану императором, соберу даосских монахов со всей земли. Пусть они поведают мне свои секреты!

– Знай я секрет бессмертия, рассказал бы тебе, – Шаньюань крепко сжал его локоть. – Вот что! В нашем поместье есть библиотека, мой отец собирает редкие книги. Если не страшишься того, что я хушэнь, давай обменяемся: встретимся у моего озера, ты мне расскажешь все, что узнаешь о Небесном мандате, а я тебе – все, что узнаю об укреплении человеческого тела и духа. Говорят, бессмертие людьми достигается долго и трудно, здоровье тебе пригодится.

– Хм, – Вэй Жэньчжи сделал вид, что задумался, пощипал бородку. – Что ж, по рукам! Только выведи меня наконец к лагерю, будь добр. Ты думал, я не замечаю, что мы мимо этого пня уже в третий раз проходим?

Он всегда все замечал. Всегда был настороже, его Жэньчжи. И всегда жаждал обладать.

* * *

Жэньчжи завладел им куда раньше, чем стал императором. Завладел его душой, его мыслями.

Его жизнью.

Через несколько лет он ввел господина Ху Мэнцзы, одетого по последней моде и гладко причесанного, во дворец. Никто бы не узнал в этом галантном молодом мужчине любопытного мальчишку из леса – чтобы соответствовать Жэньчжи, он оставил легкомыслие, придал себе более взрослый вид.

«Никому там не нужна твоя искренность, Шаньюань. Кроме меня».

«Ни с кем не будь честен до конца. Лишь мне ты можешь доверять».

«При дворе у меня есть союзники, но нет друзей. Ты будешь единственным».

«Веди себя так же, как остальные, но всегда смотри на меня. Пей, когда я пью, смейся, когда я смеюсь».

Шаньюань не мог сказать, что люди вокруг него – достойные. Но с ними он чувствовал себя свободней: никакой больше отцовской строгости и преумножения добродетели – при дворе ценились те, кто мог выпить больше всех, не опьянев, кто злословил изящнее всех, чтоб жертва и не поняла, что ее оскорбили. Ценились те, кто мог соблазнить неприступную женщину одним лишь взглядом да тайком посланным веером со стихами. Те, кто мог какого-нибудь младшего евнуха очаровать так, чтобы тот лучшие блюда и вина нес не в гарем, а своему благодетелю. И Ху Мэнцзы старался преуспеть во всем, не отставая от Жэньчжи, самого изысканного, самого мужественного.