Слуга тигра

Впрочем, были у Жэньчжи и странные дни, когда он запирался в кумирне и целыми днями просиживал перед алтарем, то ли молясь, то ли разговаривая о чем-то со статуей Будды. Вот откуда был тот аромат благовоний от его рукавов. Всегда, словно шлейф, тянулся за ним даже после самой кровавой охоты.

Тот же аромат окружал его в ночь смерти старого императора. «Добродетельный сын всю ночь молился за выздоровление отца», – говорили о нем. И только Шаньюань знал, что наутро Жэньчжи вышел из кумирни шатаясь, дыша перегаром. Знал, потому что всю ночь прождал его под зонтом, единственный говорил с ним на рассвете нового правления.

– Кончено? – тихо спросил Жэньчжи, заходя под алый зонт. Утро выдалось серое и сырое, дождь моросил без остановки.

– Да, – тихо ответил Шаньюань, подставляя ему локоть. – В императорском дворце начали готовиться к похоронам. Вам лучше привести себя в порядок.

Он не хотел ничего знать. Его задачей было первым сообщить принцу о том, что все удалось.

И надеяться, что тот будет править лучше, чем его отец.

Жэньчжи схватил его за плечо, развернул к себе.

– Теперь все будет иначе! Он ничего не смыслил, войной со степняками он привел страну в упадок! Но я все изменю! Мы с тобой так часто говорили о том, какой должна быть наша страна, – пора воплощать задуманное.

Можно было сказать ему, что война необходима, ведь степняки заняли все пастбища, что прошлый император был осторожен и умело лавировал между кланами, не допуская смуты и грызни, такому стоило бы поучиться… Но Шаньюань лишь поклонился императору новому.

– Я не сомневаюсь в вас, ваше величество.

Жэньчжи отмахнулся.

– Рано. Пока я все еще твой принц.

Он помедлил, заглянул Шаньюаню в глаза.

– Ты ведь понимаешь, для чего это было сделано?

Ответить бы ему правду, что человеческие склоки хушэням непонятны, но Жэньчжи не одобрил бы такого ответа.

– Я понимаю. Новое всегда сменяет старое. Таков круговорот вещей.

– Нет! – Жэньчжи вдруг разъярился, на левом глазу проступило яркое кровавое пятно. – Это было сделано ради блага народа! Ради процветания империи!

Шаньюань поклонился вновь. Ах да, еще одно любимое занятие Жэньчжи: долго убеждать себя, что черное – это белое, делая вид, что убеждаешь другого. Раньше Шаньюань пытался спорить, но, поняв, что это огорчает чжицзи, смирился.

– Разумеется. Простите этого глупца.

Но Жэньчжи не успокоился. Он тяжело дышал, пальцы его сжимались и разжимались, как когти хищной птицы.

– Нет… Ты не понял. Ты все еще наивен, Ху Шаньюань. Что, если, когда я стану императором, кто-то сможет настроить тебя против меня?

– Что ты несешь?! – Шаньюань знал, что по этикету должен упасть на колени, молить… Но как посмел этот человечишка сомневаться в его верности?! – Сколько лет мы вместе, а ты меня не знаешь, маленький смертный?! Пойди проспись, а затем подумай получше, что болтаешь!

Эта отповедь как будто отрезвила Жэньчжи. Он отступил на шаг, усмехнулся криво.

– Прости, прости! Вправду, что это я… Ты не мой слуга. Ты даже не человек. Кому я поверю, если не тебе?

– То-то же, – кивнул Шаньюань. Но ему не полегчало.

Прошли похороны, тишина траура сменилась шумными празднествами коронации императора Чжун-ди, а после – не менее пышным празднованием императорской свадьбы и, едва ли не сразу, – рождением наследника.

Шаньюань вымотался. Он устал пить, устал провозглашать тосты и изображать радость. Устал слушать сплетни об императорском гареме. Жена Жэньчжи не вызвала у него ни ревности, ни восторга, да и смотрела на безродного мужниного фаворита с презрением. Она была дочерью верховного казначея, дальней родни клана Вэй, и власти над золотом ее семье не хватало – нужна была власть над императором.

Пусть. Такую женщину Жэньчжи никогда не смог бы полюбить, и Шаньюань не волновался. Но вот ее сын…

Жэньчжи был вне себя от радости. Каждую ночь после устроения гарема он, словно неутомимый крестьянин, засевал свое обширное поле. И вот, через каких-то три недели, – удача! Девять месяцев он каждый день требовал отчетов о здоровье императрицы, в день родов переживал так, что едва не слег сам.

– Посмотри на него! – требовал он, впихивая Шаньюаню парчовый сверток, из которого едва виднелась пушистая детская головка. – Посмотри, как он прекрасен! Какое совершенное создание!

«Совершенному созданию» было лишь два месяца от роду, и Шаньюань не видел в нем ничего прекрасного. Голый, глазастый человеческий котенок, больше похожий на лягушку и сладко пахнущий молоком. Тигру – на один укус.

Стоило Жэньчжи отвернуться, Шаньюань отошел к окну, якобы лучше рассмотреть младенца, и тайком превратил лицо в тигриную морду, оскалил клыки, показывая, кто тут главный. Глупый человечек не испугался: удивленно уставился в его золотые глаза и вдруг засмеялся, потянул пухлую ручонку к тигриному носу, схватил в горсть усы, довольно взвизгнув.

– Что ж… – Шаньюань немедленно превратился обратно, потер щеку. – Из него будет толк.

– Будет, – кивнул Жэньчжи и отдал младенца стоявшей поодаль кормилице. – Чжунхуа станет великим императором…