Слуга тигра

Чжун-ди поднял голову от бумаг. Был вечер, и ажурный каменный экран за его спиной, представлявший пейзаж с горами и реками, жил и дышал благодаря пламени светильников, установленных позади. Переливалась извилистая река, лес оделся в золото и багрянец. Раньше Шаньюань видел в нем образ осени. Теперь же – всепоглощающий лесной пожар.

– Значит ли твоя просьба, что ты, Шань-лан, назначил цену моей жизни и считаешь, что она уже выплачена?

– Нет, Жэнь-лан… – он вновь уткнулся лбом в холодный пол. – Глупый слуга сказал неправильно. Я лишь хотел попросить о снисхождении…

– О снисхождении к тем, кто распускал слухи, будто я потерял Небесный мандат? К тем, кто пытался меня убить?! – голос Чжун-ди дрогнул вдруг. – Почему ты жалеешь их, а не меня, Шань-лан? Разве мы не родственные души? Разве мы не соединены навеки? Почему мои враги тебе дороже, чем я?

– Раб просит прощения! Все не так, Жэнь-лан. Все не так…

Он хотел объясниться… и понял вдруг, что не может. Все слова куда-то исчезли, угасли, как медленно угасал экран за спиной Чжун-ди. Остался лишь стылый пепел, горечь на языке.

– Прости меня, Жэнь-лан. Прости.

– Будет тебе, поднимись. Не занимайся пока даосами, пусть оставшиеся сперва выползут из своих нор. Лучше сдружись с хоу Чу – он был близок с Жэньмином, я знаю, но доказательств у меня никаких. Войди в его ближний круг и выведи на чистую воду всех, кто соскочил с крючка в деле Жэньмина. Хоу Чу всегда о тебе говорит с придыханием – воспользуйся этим.

Серебряный слиток в форме вишневого цветка глухо стукнул о доски пола.

– Вот, купи еще смазливого раба, преподнесешь ему. Отправляйся.

Шаньюань молча поднялся, сжав серебро в руке так, что лепестки слегка смялись. Хорошо. Пусть. Может быть, пока он будет обхаживать хоу Чу, вонь крови и гари выветрится немного. Может быть… удастся избежать новых смертей.

– Шаньюань! – у входа окликнул его Чжун-ди.

– Повелитель?

– Я знаю, как тебе тяжело, – Чжун-ди вздохнул, заговорил неожиданно ласково. – Мой свободный горный тигр… Я знаю, ты хотел бы уйти, вернуться в свой лес. В усадьбу Яшмового порога.

– Я не смею думать об этом, Жэнь-лан.

– Похвально, очень похвально. Ведь если ты посмеешь сбежать…

Евнухи подбросили ароматного сандала в жаровни, и пейзаж за его спиной вспыхнул еще ярче.

– …я спалю твою гору дотла.

* * *

Он думал, что запах крови, вонь дыма и разложения, преследовавшие его, исчезнут во дворце. Но к ним лишь добавилась вонь чужого пота. Семени. Винного перегара.

Он больше не чувствовал иных ароматов. Не чувствовал вкуса. Сяо Хуа принес ему две корзинки персиков и требовал сказать, какие лучше, но все казались слизью, обернутой в шершавую ткань.

– Вам не нравится, учитель? – сяо Хуа взял его за руку, обеспокоенно заглянул в лицо. На его пальцах, холеных, но давно уже потерявших детскую мягкость, появились твердые гладкие мозоли от тетивы, на ладонях – мозоли от меча. Пятнышки чернил на костяшках… Слишком уж он усерден в своих занятиях. И ради чего?

– Нет смысла выбирать из хорошего лучшее.

Сяо Хуа рассмеялся, блестящие глаза превратились в довольные щелочки. Был солнечный день, и принц словно искрился весь: белый шелк одежд, расшитые золотом рукава, жемчужно-белые зубы, румяные щеки. Юный и свежий, будто цветок.

– И вправду, зачем выбирать, когда можно съесть все?

– Живот заболит, – усмехнулся Шаньюань, потрепав его по щеке, как делал всю жизнь.

Сяо Хуа напрягся. Замер, задышал чаще, приоткрыв пионовый рот.

– Не делайте так, учитель, – потребовал он. – Я больше не ребенок.

Шаньюань убрал руку.

– От меня пахнет кровью? – спросил он.

Сяо Хуа удивленно моргнул.

– Вовсе нет, лишь ароматными травами и персиковым соком… О, я понимаю, отчего вы спрашиваете, – его взгляд сверкнул возмущением, брови-мечи сошлись к переносице, совсем как у Жэньчжи. – Вы думаете, что неприятны мне из-за всей этой болтовни про тигра-людоеда? Я знаю, что эти слухи – неправда.

Шаньюань отвернулся, благо было на что смотреть. Они сидели в беседке на середине пруда, внизу блестели разноцветными спинами карпы.

– Сидя во дворце, ты не узнаешь, что правда, а что нет.

Сяо Хуа придвинулся ближе, вновь нежно сжал его руку.

– Но я знаю вас. Ваше сердце. Про меня говорят, что я благороден и добродетелен, так как же мой учитель может быть разбойником? – он вздохнул. – Государственному мужу приходится принимать тяжкие решения, выполняя волю Сына Неба. Что бы вы ни сделали, я прощаю вас. Ну же, улыбнитесь мне.

Шаньюань послушно улыбнулся. Сяо Хуа не имел власти над ним, но слишком сильна была привычка исполнять приказы.

– Не утешай меня, негодник, я в твоей жалости не нуждаюсь. Лучше скажи, командующий Чжан доволен твоими успехами?

Сяо Хуа просиял вновь. Мнение командующего императорской гвардией Чжана он высоко ценил и не упускал случая похвастаться.

– Я победил его в бою, учитель! И не один раз, а все три! Но… – его улыбка угасла. – Отец все равно не пожалует мне меч императора-предка.