Слуга тигра

– У тебя целая оружейная, а ты до сих пор выпрашиваешь меч, о котором канючил еще в детстве? – Шаньюань фыркнул. – Почему ты решил, что император тебе откажет в такой малости?

Сяо Хуа опустил глаза.

– Мы с ним… – он капризно надул губы, ссутулился, как делал в детстве, когда его ругали, но тут же спохватился. Выпрямился, расправил плечи. – Мы с ним поссорились. И он сказал, что лишит меня титула наследного принца.

Сердце пропустило удар. Нет. Такого не может быть. Сяо Хуа взойдет на трон, и настанут дни благоденствия. Закончится бессмысленная резня, закончатся неурожаи, и все, все смогут отдохнуть наконец…

– И ты молчал?! Что вы опять не поделили? – Если б то была единственная ссора! Но раньше Чжун-ди никогда не заходил так далеко.

– Вас.

Прямой, смелый взгляд черных глаз, решительно поджатые губы. Как он сейчас похож был на своего отца…

– Меня? Я-то тут при чем?

Он прекрасно знал, при чем, но говорить об этом – словно признаться в стыдной болезни.

– Я сказал ему в сердцах… – сяо Хуа отвернулся, не выдержав. – Что… он однажды умрет… и вы будете принадлежать мне.

«Если он победил командующего Чжана, значит, с Чжун-ди справится и подавно», – мелькнула отвлеченная мысль, и вонзилась занозой.

Если не станет Чжун-ди…

Шаньюань вскочил, неспособный справиться с собой.

– Ты заговорил о смерти Его Величества?! Перед ним?! Ты в своем уме, избалованный паршивец?!

Сяо Хуа прикусил нижнюю губу, слеза скатилась по заалевшей щеке.

– Я не хотел так говорить, само вышло… Но, учитель, пусть титул перейдет к младшему брату – мне наплевать! Главное, чтобы вы… не отвернулись от меня.

Раньше Шаньюань обнял бы его, утер слезы. Дал бы карамельную фигурку в виде какого-нибудь календарного зверя из мешочка, который всегда носил с собой для маленького ученика…

Но сяо Хуа вырос, и мешочек тот давно пылился в кладовой. А старый тигр забыл, почему люди плачут.

– Конечно, я никогда от тебя не отвернусь, кто еще тебя защитит, кроме учителя? – Шаньюань помассировал лоб, нахмурившись. – Хорошо, я поговорю с Его Величеством, уверен, он тоже вспылил и ждет случая переменить решение.

Он знал как никто – Чжун-ди никогда ничего не говорит просто так. Не выпаливает глупостей в сердцах, как его избалованный сын. Каждое его слово все равно что скреплено императорской печатью.

Сяо Хуа тоже это знал, потому кивнул без особой надежды.

Шаньюань вновь вгляделся в него. Так юн, так красив. Даже слишком красив, будто девица. Чжун-ди никогда это не нравилось в нем.

Так ловок. Умен. Добр и решителен. Что должен чувствовать человек, глядя на него? Восхищение, пожалуй, и, конечно, любовь. Как можно не полюбить сяо Хуа? Шаньюань попытался вспомнить, каково это – любить и восхищаться, но ничего не получалось. Пепел, пепел…

Попытался вспомнить, как держал на руках новорожденного младенца.

Ничего.

Что ж, так будет легче.

«Я не стану его долго мучить, – пообещал он себе. – Да, он будет страдать, но страдание можно вынести. Я ведь вынес и не сошел с ума. Но потом… потом я стану беречь его. Я буду заботиться о нем до самой его смерти. Он будет хорошим императором, и все это закончится… для всех. Никто не помешает ему спокойно править. Всех, кто стал бы протестовать… всех Вэев, я…»

Юн Аньцзин была права. Небесный мандат потерян, Вэи не должны править. Но сяо Хуа… сяо Хуа ведь другой… он лучший из них. Он… Если он не достоин быть наследным принцем, императором, значит, никто не достоин!

– Давно мы не охотились вместе, – сказал Шаньюань. – Пойди узнай благоприятный день и будь готов.

Сяо Хуа несмело улыбнулся.

– С вами любой день – благоприятный, учитель. К чему тревожить гадателя Цюя?

– Спорить взялся, негодник? Пойди и спроси, раз учитель велит.

Сяо Хуа привык к его странностям и не стал спорить – добросовестно выяснил все, что нужно.

Вспоминая тот день, Шаньюань часто думал: для чего я послал его к гадателям?

Узнать благоприятный день… но благоприятный для чего? Может, для того, чтобы юный невинный принц вырвался из лап тигра-демона?

Он не мог вспомнить.

* * *

Разумеется, в лесу их застал ливень – «лисий дождь» среди ясного неба. И, разумеется, они остались одни в глухих зарослях у охотничьей хижины, приземистой, крытой корой.

И дымили отсыревшие поленья в очаге, и горячее вино, согретое энергией ци, плескалось во фляжке.

«Дай-ка я разотру твои ступни. Что, набрал воды в сапоги? Не вздумай заболеть».

«Позвольте, я сниму ваш гуань, учитель. Нужно высушить волосы… Даже если я… сделаю глупость… не называйте меня больше негодником».

Любой был бы счастлив иметь такого ученика, почтительного и покорного, желающего услужить. Но Шаньюань…

Смотреть на сяо Хуа было все равно что снова есть тот безвкусный персик.

Что такое люди, в конце концов? Влажная плоть в мягкой кожуре. Больше ничего.

– Отец возненавидит меня, если узнает, что мы поехали в лес только вдвоем, – сказал сяо Хуа, кутаясь в нижний халат. – Подумает, что я плету заговоры. Наплевать! Я больше не наследный принц!

– Не думай об этом. Он остынет, к тому же в моей верности он не сомневается.

Сяо Хуа нахмурился.