– Нет. Я мог сдержаться и не сдержался, сделал ту же ошибку, что много лет назад… Когда был принцем, – Хэ Лань отвел его руку, но запястье не отпустил. – А в тот вечер, когда вы велели мне собрать остатки сгоревшей лодки, я шел по берегу реки, там, где начинается болото, и… отец заговорил со мной. Он вернул мне память.
Сун Цзиюй молча смотрел на него, не пытаясь вырваться.
– И тогда, – глаза Хэ Ланя сверкали, воспаленные, ладонь была ненормально горяча. – Тогда я наконец почувствовал то, что чувствуют люди. Отчаяние. Боль. Вину. Желание умереть. Я понял, почему так боялся принца в болоте. Там, в глубине души… Я всегда знал.
– Хэ Лань… – Сун Цзиюю было больно смотреть на него, но и отвести взгляда он не мог, не хотел выказывать жалость и тем самым оскорбить его.
– Отец… поднялся из болота и бросил труп принца мне под ноги. Растоптал его, размолол в пыль… Сказал, что то же самое будет со мной: в каждом перерождении он будет находить и убивать меня, если я не приведу ему Ху Мэнцзы. И… это было справедливо. Я понимаю его. Но вас я не могу понять. Почему вы так на меня смотрите? Почему вам меня жаль?!
– Потому что все мы – жертвы огромной несправедливости, которую не избыть. Даже Ху Мэнцзы… – Сун Цзиюй вздохнул. – Я был в его снах, видел его прошлое. Император Чжун-ди поработил его, Лань-эр, заставлял делать омерзительные вещи. И его рассудок этого не вынес.
– Я никогда не прощу учителя, – Хэ Лань отвернулся, отпустил его руку. – Я не могу. Мне было так страшно… Так больно… Хоть мой разум был затуманен, я осознавал, что делаю. Каждый шаг. Каждый удар меча. И он знал, что так будет, но все равно… Как… Как он посмел не любить меня, презирать настолько, что… Я был для него никем, нет… Хуже, чем никем! Он лишь использовал меня, чтобы отомстить!
– Это неправда, – тихо сказал Сун Цзиюй. – Только смерть его маленького ученика вернула ему рассудок. Только искреннее горе.
– Перестаньте меня успокаивать! – взвился Хэ Лань. – Вы должны ненавидеть меня так же, как я его!
– Но я не могу. – Сун Цзиюй помолчал. – Я всегда прислушивался к доводам разума. Что значат чувства, если они противоречат закону и справедливости? Но в этом деле я не цензор и не магистрат, а жертва, и ни перед кем не отчитываюсь в том, что чувствую к своему убийце. Ты не виноват, Хэ Лань. А если все же считаешь себя виноватым – я тебя прощаю.
Хэ Лань громко всхлипнул и вдруг выбежал из комнаты – раньше, чем Сун Цзиюй смог его удержать.
Чтобы не раствориться раньше времени, Сун Цзиюю пришлось взять зонт. Капли глухо шлепали в туго натянутую бумагу, под ногами хлюпало и скользило, и каждый корень будто так и норовил подвернуться под сапог.
Мысли все время возвращались к Хэ Ланю. Останется ли он – или все же сбежит к отцу? Что лучше – остаться со своим мучителем или уйти к тому, кого убил? «Останься со мной», – сказал бы ему Сун Цзиюй. Если б только эти слова имели для Хэ Ланя хоть какой-то смысл…
– Прости, А-Юй, – вдруг сказал лао Ху, шедший с ним под одним зонтом. – Я не смогу показать тебе пещеры и ягодные места.
Сун Цзиюй вздохнул. Пусть лао Ху виноват, пусть им обоим пришла пора умереть и спокойно отправиться на перерождение… Разве вместе с хушэнем, хранителем, не уйдет из этих гор жизнь? Кто будет воспитывать лис и защищать местных добродушных духов от чудовищ?
– Нельзя успеть все. Зато мы подойдем к мосту Найхэ вместе, – сказал он.
Лао Ху накрыл ладонью его пальцы, сжимавшие ручку зонта.
– Будь это в моих силах, напоследок я стер бы сяо Хуа память. Когда он впервые пришел ко мне как Хэ Лань… Я разозлился. Решил, что боги послали его мучить меня. Но теперь думаю, что должен был сделать его счастливым. Разве счастье не в неведении?
– Он всегда чувствовал, что в его жизни есть тайна, – Сун Цзиюй покачал головой. – Но раз ты думаешь о его счастье, значит, ты любишь его, лао Ху. Если он узнает об этом, то ему станет немного лучше. Так мне кажется.
Ху Мэнцзы усмехнулся невесело.
– А-Юй… Не обманывайся. Я и вправду не помню, как это – любить. Если вообще когда-то знал.
Сун Цзиюй пожал плечами.
– По крайней мере, ты однажды испытал это чувство. Некоторые люди проживают жизнь, никогда его не узнав.
Он вздохнул. Снова и снова все тот же вопрос: был ли я прав, Лун-гэ?
Впрочем, это уже неважно.
Медленно и осторожно, стараясь не задеть набухшие от ядовитого дождя кусты и ветви, они спустились с горы к озеру, туда же, где в прошлый раз стояла изящная прогулочная лодка.
Поворот за скальный выступ, и Сун Цзиюй ахнул: у самой воды мастер Бао и смутно знакомая женщина сражались с огромной двухголовой змеей.
Чешуйчатая тварь кольцами сдавливала барса, а он, как мог, царапал левую ее зубастую морду, пока женщина, вскрикивая от жалящих дождевых капель, охаживала хлыстом правую. Змее же дождь как будто никаких неудобств не доставлял: она шипела, выставляя зеленоватые от яда клыки, пыталась достать противников гибкими языками.